Джим Пуговка и машинист Лукас - Михаэль Энде

Вокруг только песок, камни и какой-то гул. Где-то на горизонте на фоне сумеречного неба чернел силуэт гигантского кактуса, растопыренные отростки которого издалека напоминали пятерню, поднятую кверху в знак приветствия.

Друзья еще раз посмотрели на красно-белые Полосатые горы. Облако уже немножко рассеялось, и теперь можно было видеть то, что осталось от Долины Сумерек.

— И отчего все так получилось? — сокрушенно спросил Джим.

— Наверное, от грохота колес образовалось такое мощное эхо, что горы не выдержали и рухнули, — объяснил Лукас.

Потом он повернулся к паровозу и, похлопав его по котлу, с нежностью сказал:

— Здорово ты нас выручил, старина Кристи!

Но Кристи не отзывался и по-прежнему не подавал никаких признаков жизни.

Только теперь Лукас понял, что с Кристофом что-то неладно.

— Кристи! — закричал он испуганно. — Кристи, мой милый толстяк, мой славный Кристи! Что с тобой?

Но локомотив не двигался. Не слышно было ни звука.

Лукас и Джим, ничего не понимая, переглянулись.

— Ой, батюшки мои! — запричитал Джим. — Если Кристи теперь… — Он не мог произнести всю фразу до конца.

Лукас сдвинул фуражку на затылок и пробормотал:

— Да уж, только этого нам не хватало!

Они быстро достали ящик с инструментами, там у них лежали всевозможные плоскогубцы, молотки, щипцы, кусачки и все-все-все, что нужно для ремонта паровозов.

Долго-долго Лукас со всей осторожностью простукивал каждое колесико, каждый винтик и все прислушивался, не отзовется ли где какая трещина. За все время он не проронил ни звука. Джим стоял с широко раскрытыми глазами, в которых застыл ужас, и тоже молчал, боясь задать лишний вопрос. Лукас работал так сосредоточенно, что даже не заметил, как у него погасла трубка. Это было плохим знаком. Наконец он выпрямился и пробурчал сквозь зубы:

— Черт подери!

— Что, так все плохо? — спросил Джим.

Лукас нехотя кивнул.

— Я думаю, — мрачно сказал он, что, скорее всего, разлетелся поршень. К счастью, у меня есть запасной.

Он достал свернутый клочок кожи, в котором лежал стальной поршенек. По размеру он был такой же, как большой палец Джима.

— Вот он, — сказал Лукас, осторожно держа поршень двумя пальцами. — Маленькая, но очень важная деталь! С его помощью Кристоф снова заработает.

— Ты думаешь, тебе удастся починить его? — тихонько спросил Джим.

Лукас пожал плечами и сказал:

— Во всяком случае, попробовать мы должны. — В его голосе слышалась озабоченность. — Я не знаю, как перенесет Кристи этот сложный ремонт. Может, вынесет, а может, и нет… Мы не имеем права допустить ни малейшей ошибки… Иначе… Тебе придется мне помочь, Джим, — одному мне ни за что не справиться!

— Конечно, о чем разговор, — решительно ответил Джим.

Он знал, что Лукас говорит это не просто из вежливости. Значит, так надо, и Джим не задавал лишних вопросов. Да и Лукас, казалось, был не слишком расположен к разговорам.

Молча они принялись за дело.

Тем временем уже настала ночь, и вокруг стояла кромешная тьма. Джим должен был светить Лукасу фонариком. Молча, стиснув зубы, друзья боролись за жизнь своего славного Кристи. Прошел уже не один час. Двигательные поршни помещаются в самой глубине механизма, а потому пришлось медленно и методично разобрать весь локомотив по частям. Прямо скажем, эта работенка не для слабонервных.

Уже давно перевалило за полночь. Взошла луна и скрылась в тумане. Только тусклый прозрачный свет разливался над пустыней Край Света.

— Клещи, — раздался откуда-то из-под колес голос Лукаса.

Джим подал клещи. В этот момент в небе послышался какой-то странный шум. Потом раздалось отвратительное карканье. И снова странный шум. Теперь где-то совсем рядом. Что бы это значило?

Джим изо всех сил вглядывался в темноту. Он ничего не мог различить, кроме каких-то странных фигур, которые по своим смутным очертаниям напоминали огромные кульки с горящими глазами.

Снова какое-то шуршание. Гигантская неуклюжая птица спикировала прямо на кабину машиниста и нагло уставилась своими зелеными горящими глазищами на мальчика.

Джим с трудом удержался от того, чтобы не закричать во весь голос, настолько он испугался. Не спуская глаз с чудовища, Джим тихонько позвал своего друга:

— Эй, Лукас! Лукас!

— Что там такое? — отозвался Лукас из-под паровоза.

— Знаешь, здесь поналетели какие-то здоровенные птицы, — объяснил Джим. — Целая стая. Сидят тут и, кажется, чего-то хотят.

— Как они выглядят? — поинтересовался Лукас.

— Довольно противно, — ответил Джим. — Голые шеи, кривые клювы, зеленые глаза. На крыше уже сидит одна такая и не спускает с меня глаз.

— А, это всего-навсего грифы, — спокойно сказал Лукас.

— Понятно, — отозвался Джим без особой радости в голосе. Потом он немножко подумал и решил все-таки уточнить: — Интересно, а грифы хищные птицы или нет? Как ты думаешь, Лукас?

— Они, конечно, хищные, — пояснил Лукас, — но пока человек жив, ему нечего их опасаться, потому что грифы живых не трогают, только мертвых, так как они питаются падалью.

— Ах вот оно что, — протянул Джим задумчиво. — А ты уверен в этом? — спросил он через несколько минут.

— В чем? — полюбопытствовал Лукас.

— Ты уверен в том, что эти зверюги не делают исключения для маленьких черных мальчиков? Может быть, маленьких черных мальчиков они предпочитают есть живьем? — уточнил свой вопрос Джим.

— Тебе нечего бояться, — постарался успокоить Джима Лукас. — Грифов еще называют «могильщиками пустыни» именно потому, что они питаются падалью.

— Ну, тогда ладно, — пробормотал Джим, — хорошо.

На самом-то деле ничего хорошего не было. У грифа, сидящего на паровозе, был такой хищный клюв, что Джим никак не мог отделаться от чувства, что все же грифы, пожалуй, вполне могут отказаться от своей привычки есть падаль ради удовольствия полакомиться свеженьким черненьким мальчиком.

А вдруг так и не удастся починить Кристи? Как тогда? Тогда им придется остаться здесь, в этой страшной пустыне, среди этих омерзительных могильщиков, которые уже расселись тут в ожидании своего ужина. Теперь им не может помочь ни одна душа, ведь люди остались так далеко, не говоря уже о Медландии, которая и вовсе на другом конце земли. Значит, это все! И никогда больше они не увидят Медландию, никогда!

Стоило Джиму подумать об этом, как он почувствовал себя страшно одиноким, он не мог больше сдерживаться, и из глаз у него брызнули слезы.

В этот момент Лукас как раз вылез из-под паровоза и стал обтирать тряпкой грязные руки.