Месть через три поколения - Наталья Александрова

— И на том спасибо. — Инга положила рядом с первой еще одну купюру.

— Поищем, конечно, машину, только информации маловато, — вздохнул Шеф, выходя из кафе.

— Ахмет, принеси мне баранью ногу! — крикнул Рустем брату, который разделывал в подсобке мерзлую тушу. — Покрупнее выбери, покупатель просил большую.

— Одну минуту. — Ахмет положил топор, вытер о передник огромные волосатые руки и направился в морозилку.

Там, как всегда, перегорела лампочка, и пришлось в полутьме пробираться между подвешенными на крюках тяжелыми тушами и окороками. Наконец он нашел несколько мороженых ног и выбрал одну, самую крупную.

Братья Ниятдиновы на пару держали мясную лавку, и дела у них шли неплохо. Здоровенные, бородатые, плечистые, они были мясники, что называется, от бога, и люди часто приезжали к ним за хорошим куском мяса с другого конца города. Кроме самих братьев, в магазине работал их дальний родственник или, может быть, просто земляк — парнишка по имени Саид.

— Что ты так долго? Покупатель ждет! — Рустем уже поджидал брата на выходе из морозилки. — Хорошая нога?

— Большая, — прохрипел Ахмет, стряхивая с бороды изморозь. — Только странная, бледная какая-то. И форма непонятная.

Он выбрался на свет и поднял повыше баранью ногу, одновременно ощупывая ее с профессиональной сноровкой.

И разразился такими словами, какие не подобает произносить правоверному мусульманину.

— Что такое? — удивленно спросил брат.

— Сам погляди!

В нижней части ноги, там, где положено быть копыту, виднелись кривые, давно не стриженные желтоватые ногти. Выше была бледная плоть, кое-где поросшая рыжими волосками.

Нога была человеческая.

— Чтоб их всех подняло и перевернуло! — проговорил Рустем, в ужасе разглядывая страшную находку. — Где ты ее взял, брат?

— Известно где — на крюке висела. Там еще такая же рядом.

— Откуда они взялись?

— Откуда взялись — потом думать будем, сейчас надо думать, что делать, брат!

— Степанычу сказать?

— Что ты, брат, — Рустем посмотрел на брата со снисходительной нежностью. Ахмет был глуповат, оттого и к покупателям его не стоило подпускать. Зато в подсобке с топором он управлялся отлично. И вообще, младший брат — это святое. Хоть он и младше Рустема всего на два года, о нем все равно нужно заботиться.

— Что ты, брат, — повторил Рустем назидательно, — ему ни в коем случае нельзя говорить. Он же мент!

— Так он же свой мент, — не сдавался Ахмет. — Мы же ему платим, и мясо даем всегда самое лучшее…

— Свой или не свой, а он, если ему эти ноги показать, всю кровь из нас выпьет! По миру пустит, разорит! Нет, ему никак нельзя.

— Тогда, может, на фарш смолоть?

— Ты что, брат? — Рустем побагровел. — Никак нельзя, грех!

— Что же тогда делать?

— Я думаю, отвезти за город и закопать, где никто не найдет.

— Правда, так что, прямо сейчас поедем?

— Что ты, брат! Сейчас нельзя из магазина уходить, сейчас самое время, сейчас покупатели косяком пойдут. Да и слишком светло. Пока спрячь эти ноги в какое-нибудь надежное место, а вечером, как магазин закроем, отвезем…

— Как скажешь, брат. — Ахмет всегда и во всем полагался на мнение старшего брата.

Он вернулся в морозилку за второй ногой, завернул их в пергамент, сунул в большой пластиковый пакет и положил на верхнюю полку.

Братья вернулись к своим обычным обязанностям: Ахмет рубил мясо, Рустем обслуживал покупателей.

Ближе к концу рабочего дня в магазин зашел полицейский лейтенант Степаныч, тот самый свой мент.

— Здорово, Рустем! — приветствовал он старшего брата. — Ты не забыл, что у меня завтра праздник? Большой праздник, тещины именины! А на большой праздник нужно что? Правильно, большой шашлык! А на большой шашлык нужно что? Правильно, много мяса!

— Помню, Степаныч, помню, — заверил его Рустем, — как я могу забыть? Приготовил для тебя отличное мясо. Саид, — окликнул он своего подручного, — принеси мясо для господина Степаныча! Оно там, ты знаешь, на полке лежит.

Парнишка безмолвно удалился и через минуту вернулся с большим полиэтиленовым пакетом.

— О, сразу видно, что хорошее мясо! — плотоядно усмехнулся Степаныч, взвесив пакет на руке.

— А как же, — протянул в ответ Рустем. — Хорошему человеку — хорошее мясо. Мы к тебе, Степаныч, со всем уважением.

— Так и надо, Рустем, так и положено! Весь мир, Рустем, на уважении держится! — веско проговорил Степаныч и покинул магазин.

— Василий, ты мясо не забыл? — донесся из кухни трубный голос, способный разбудить мертвого.

— Не забыл, Нина Ивановна, не забыл! — отозвался лейтенант с нехарактерной для него робостью.

Дело в том, что трубный голос принадлежал его теще.

Лейтенант Василенко, более известный в узких кругах как Степаныч, был человек суровый и бескомпромиссный. Он умел внушать страх одним движением своих кустистых бровей, одним взглядом своих небольших, близко посаженных глаз, одним выражением своего широкого лица. Его боялись подчиненные и подопечные, его боялись владельцы малого бизнеса на подведомственной территории и мелкие правонарушители, случайно попавшие в поле его зрения. Его боялись даже некоторые сослуживцы. Но сам Степаныч боялся только одного человека на свете — свою тещу Нину Ивановну.

Теща его была женщина крутого нрава и могучего телосложения. От одного звука ее голоса у лейтенанта начинали постыдно дрожать колени, а на затылке выступала испарина.

— Не забыл, Нина Ивановна, — повторил Степаныч. Он проследовал на кухню и протянул теще увесистый пакет. — Очень хорошее мясо, специально для вас выбирали.

— Ну-ну. — Теща взвесила пакет на руке. — Вижу, что много, а хорошее или нет — это мы сейчас посмотрим. Сказать-то можно что угодно, а верить никому нельзя.

Она вытащила из пакета пергаментный сверток, положила его на стол и аккуратно развернула.

В ту же секунду глаза ее полезли на лоб, и Нина Ивановна издала высокий дребезжащий звук, нечто среднее между звоном разбитого хрустального бокала и визгом ошпаренного поросенка. Степаныч за долгие годы совместной жизни никогда не слышал такого звука от своей монументальной тещи.

— Что случилось, Нина Ивановна? — проблеял он, покрываясь холодным потом и предчувствуя худшее.

Теща пыталась что-то сказать, но могла только хрипеть, сипеть и кашлять. Наконец она нашарила стакан с холодной водой, выпила его одним глотком и вновь обрела свой могучий голос.

— Что случилось? — проревела она, с ненавистью глядя на побледневшего зятя. — Ты еще спрашиваешь, таракан запечный? Это у тебя шуточки такие? Это ты мне на мои собственные именины такой подарочек преподнес, чтобы мне устроить инфаркт внутренних органов и освободить от меня жилую площадь? Не надейся, червяк голопузый, я еще тебя переживу! А за свое издевательство над беззащитной женщиной ты ответишь по всей строгости закона!