Формула преступления - Антон Чиж

— Прекрасная Чума! — пробормотал он в восхищении.

Быть может, Евгения Павловна не оценила ситуацию во всей глубине. Быть может, помани пальчиком, Тухля позабыл бы про дружбу и кинулся с кулаками на Родиона. Быть может. Но она сказала:

— Прошу вас, идите-ка вон оба… Тошно мне… — и вышла.

…Помрачнев, как только способен мальчишка его лет, Коля заявил:

— Я сразу понял, кто убийца. Только вас прерывать не хотел.

От детской наглости Лебедев немного растерялся:

— Вот как?.. Ладно, в следующий раз поймаю, господин умник.

— Позвольте, Аполлон Григорьевич, неужели Ванзаров все так и оставил?

— Проявите вашу фирменную догадливость.

— Я… ну… А что вы скажете? — нашелся юный чиновник.

— Скажу, что со мной хитрить не надо, да. Я вас всегда перехитрю… Родион заставил Столетову написать собственноручное признание и завернул в него стреляющий веер. Обещал пустить в ход, если с ее мужем что-нибудь случится, даже если он случайно поперхнется куриной костью за обедом.

— Значит, ей пришлось беречь ненавистного супруга как зеницу ока?

— Что может быть хуже?

— А как же спор?

— Какой вы, Гривцов, любопытный. Прямо весь в Ванзарова… — в строгом тоне великого Лебедева проскользнула теплая нотка. — Эти два героя для храбрости решили слегка… ну, сами понимаете. И так нахрабрились, что дружок Родиона полез кукарекать не куда-нибудь, а на памятник императрице Екатерине. Представляете картину: матушка-императрица в окружении лучших умов своей эпохи, а прямо перед ее носом упитанный юнец, растопырив локти, кукарекает во все горло? Говорят, публика аплодировала. Хорошо, что его сняли городовые. Если бы подоспели жандармы или охранка, могли припаять политическое выступление. И кукарекал бы несчастный в Сибири лет пять. А так все закончилось в участке жутким скандалом. Только во всей этой кутерьме Родион потерял веер с признанием. К счастью, Столетова об этом не знает. Никогда так не поступайте. Очень пагубная слабость — пить шампанское после водки.

Судя по загадочно-восторженному выражению лица мальчишки, воспитательный эффект пропал зря. Гривцов всей душой был с Ванзаровым. Он так замечтался, что Лебедеву пришлось подтолкнуть:

— Дальше играем?

— О да! Всегда готов…

— И помните, теперь от щелбана уже не увернетесь, да. Значит, случилось это в июне…

Сведения о том, как выглядят врата ада, за последние века поступали противоречивые. Надежных очевидцев нет, а те, что уцелели, путаются в показаниях. Достоверности не хватает. Многие горячие головы рисуют фантастические картины, забавные, как детские страшилки. А между тем стоит оглядеться, и сделаешь поразительное открытие: ворота в ад хорошо известны любому жителю Петербурга. Через них множество раз отправлялся он в краткие путешествия. И возвращался обратно. Ворот этих в столице не менее четырех. И только по глупому недоразумению называются они пригородными вокзалами. Хотя каждый, кто хоть раз отправлялся летом на дачу, знает, что это не что иное, как адские врата. Муки, которые приходится терпеть, только начало испытаний, поджидающих дачника в конце пути.

Вот, к примеру, Финский вокзал. В назначенный час каменное строение с приземистым куполом под шпилем буквально раздувается от напирающей толпы. Муравейник по сравнению с ним — место одиноких раздумий. В зале ожидания не протолкнуться от суетливых муравьишек. Каждый тащит столько поклажи, что удивляешься, как еще жив. В руках — по громадному свертку, при этом ухитряется нести еще какие-то коробки, а за спиной болтается заплечный мешок. Кто же этот трудяга?

Конечно, заботливый отец семейства, что везет заказы и гостинцы отдыхающим на дачных просторах женушке и детишкам. Весь летний сезон в конце недели, а то и каждый день штурмует он врата ада и терпит на земле все, что его ожидает в будущем. Нет числа мукам. Дышать нечем, пот льет в три ручья, воздух раскален жарой и теснотой. Все толкаются, суетятся, ругаются и спешат на поезд, чтобы оказаться к ужину на семейной веранде. Чем после Финского вокала покажется ад? Курортом, не иначе.

Ну так вот.

Вечером июньской пятницы суета на Финском вокзале бурлила ключом. Господа, покинувшие конторы и присутственные места, брали штурмом пригородный поезд на шесть двадцать. Паровозик пускал клубы пара и нетерпеливо фыркал. Толчки в бок, удары корзиной по затылку, отдавленные ноги и даже порванные пиджаки были привычными пустяками для опытных путешественников. Ругань и ссоры вспыхивали и тут же гасли. Господа обменивались краткими, но емкими выражениями, на чем и расходились. На серьезное выяснение отношений не было ни сил, ни времени. Мгновенные стычки разнимал поток толпы, унося противников в разные стороны. Никто всерьез не принимал этот кавардак, резонно полагая, что не потолкаешься — не поедешь. Многие даже получали своеобразное удовольствие от всей этой суеты. Раскрасневшиеся, но счастливые муравьи заполняли вагоны, деловито распихивали свертки, усаживались на лавки, открывали окна настежь и выпускали победный выдох. Чем не развлечение после конторской скуки.

Среди этого водоворота виднелся гранитный утес. Был он не столь уж гигантского роста, скорее даже обычного, облачен в скромный, но летний костюм светлого материала, голову покрывала легкомысленная соломенная шляпа с темно-синей ленточкой. Ничто не казалось в нем особенным или выдающимся, совершенно средний городской тип. Но каждый дачник удивленно останавливал взгляд, еще не понимая, что так его поразило. Когда же в распаренные мозги доходила причина, господина награждали презрительным, а то и осуждающим взглядом.

Действительно, выглядел он белой вороной среди отборно-черного воронья. А все потому, что не было у него ни котомки, ни чемодана, ни саквояжа, ни коробки, ни даже маленького фунтика с пирожными или конфетами. Руки господина были преступно свободны от всякого груза. Одну вальяжным образом он засунул в карман брюк. А другая… Да, собственно, другая ничего и не делала вовсе.

Такая неслыханная наглость — не иметь багажа на дачном вокале, — конечно, вызывала всеобщий интерес и кривые взгляды. Юноша мало обращал на них внимания. Вернее — был глубоко равнодушен к общественному мнению.

Ценой слишком больших жертв был добыт выходной в субботу, пришлось обещать господину Вощинину, что отслужит дежурным чиновником по сыскной полиции три воскресенья подряд.

Получив увольнение, Родион надеялся с приятностью провести выходные: не он напрашивался в гости, а его приглашали так настойчиво и ласково, сулили такие незабываемые дни в полной лени дачных удовольствий, что пришлось поддаться. Предстояло редкое удовольствие: полное безделье, когда заботливые хозяева только и делают, что суетятся вокруг, меняют блюдечко с вареньем, а тебе остается снять пиджак, ослабить галстук и насладиться чистым воздухом в удобном кресле до полного расслабления.

Что-то подобное рисовало буйное воображение. И хоть к дачной жизни Ванзаров был равнодушен, но пропустить случай не смог. На его робкие попытки захватить гостинцы заботливые хозяева ответили решительным отказом. Видеть Родиона на даче — уже огромное счастье. Какие еще подарки! И хоть в грехе гостеприимства приятель Макарский замечен не был, но, видно, женитьба меняет человека безвозвратно. Оказаться беззаботным гостем на чужой даче — настоящее развлечение для холостого мужчины. Надо пользоваться, когда дают.