Дочь палача и ведьмак - Оливер Петч

Симон рассмеялся:

— Может, сам настоятель лично? Магдалена, уймись. Это был аптекарь, точно тебе говорю! Не колдун, конечно. Но есть и вполне обычные причины, чтобы встать на путь убийства. Зависть к коллеге, месть… Или что там еще. Йоханнес наговорил тебе непонятно чего, и ты теперь всеми средствами пытаешься его выгородить.

— Ты с ним не разговаривал, — прошептала Магдалена. — Непомук — отверженный, он всю жизнь в бегах. Он оставил ремесло палача, потому что не мог больше переносить все его ужасы. Такой не станет убивать трех человек. К тому же Непомук не сталкивал меня с башни. Ты сам говорил, что он в это время был с тобой у настоятеля.

Симон вздохнул.

— Твоими бы устами… И что же ты намереваешься делать?

— А что остается? Пойду в гостиницу и отправлю посыльного в Шонгау. — Магдалена спрыгнула со стены и зашагала в сторону деревни. — Ты только представь себе, что скоро отец мой во всем здесь разберется.

— Этого еще мне не хватало! — простонал Симон. — Мало того, что я и дальше должен отчитываться перед настоятелем по поводу убийства, так теперь тесть будет разнюхивать вслед за мной!

Магдалена оглянулась с ухмылкой.

— Ну, до сих пор он всегда что-нибудь придумывал. Так что не валяй дурака. Мог ведь и другую семью выбрать, чтобы жениться.

Она подмигнула и побежала по цветущим лужайкам к Эрлингу. С запада донесся первый отдаленный гром.

Где-то в толще Святой горы скрипело и пощелкивало.

Автомат катился без устали и остановки; он ударялся о камни, цеплялся за выступающие балки, но продолжал упрямо двигаться вперед. Туннель, по которому он катился, был очень древним; его вырубили в скале задолго до того, как здесь появился монастырь. Во времена, когда правила еще сила меча и вера зарождалась на кровавых ритуалах — в горящих корзинах, в которых погибали пленники, или на черных выщербленных алтарях. С тех пор религия преобразилась, изменила свой облик, но это ей ничуть не навредило. Напротив, в новом обличье она покоряла империи и короновала императоров. Сила ее возросла, как никогда прежде.

Рот куклы открывался и закрывался снова и снова — точно скалился щелкунчик размером с человека. Внутри ее звучала тихая мелодия, разносилась по коридорам, отражалась от стен, и казалось, что играла она одновременно и всюду.

То была песня о любви. Но в укромных коридорах под толщей горы она звучала грустно.

Грустно и зловеще.

Понедельник 14 июня 1666 года от Рождества Христова, поздний вечер, в Шонгау

Куизль посмотрел на письмо и почувствовал, как сердце начало биться сильнее. Редко случалось, чтобы посыльный передавал ему письма лично в руки. В некоторых регионах одно только прикосновение к палачу могло стоить порядочному человеку репутации и должности. Значит, в послании что-то важное.

— Откуда оно? — спросил Куизль посыльного.

Тот стоял перед ним, опустив глаза и украдкой скрестив пальцы на правой руке. С одежды его стекала вода после ливня, который в этот час обрушился на Шонгау.

— Из… из Андекса, — пробормотал посыльный. — Со Святой горы. Письмо от вашей дочери.

Куизль усмехнулся:

— Тогда она небось и денег малость приложила, чтобы ты не забыл ко мне заехать.

— Я все равно отправлялся в Шонгау, — возразил неуверенно курьер. — А с утра поеду в Аугсбург. К тому же дочь ваша имеет… удивительную способность к убеждению. Что вовсе не похоже на…

— На глупую палачку? Это ты хотел сказать?

Посыльный вздрогнул.

— Боже мой, нет! Даже наоборот, весьма разговорчивая и обаятельная девица.

— Это у нее от матери, — проворчал Куизль более добродушно. — Болтать без умолку. Даже если болтать не о чем.

Он достал несколько монет и хотел было сунуть их посыльному в руку, но тот отмахнулся, пробормотав:

— В этом нет необходимости. Ваша дочь и этот цирюльник уже заплатили. Всего хорошего.

Он боязливо поклонился и поспешил раствориться во мраке.

— Да-да, и тебе того же, — проворчал Якоб.

После чего направился обратно в комнату; жена его зашлась в очередном приступе кашля. Лихорадка ее за последние два дня не усугубилась, но и лучше Анне-Марии не стало. Она по-прежнему лежала на скамье в полузабытьи. По крайней мере, внуки легли наконец спать в спальне на втором этаже. Петер и Пауль весь вечер носились вокруг больной бабушки.

— Новости от Магдалены? — прохрипела Анна-Мария. — Надеюсь, ничего серьезного?

— Посыльного она, по крайней мере, заболтать сумела. — Палач сломал простую печать и развернул бумагу. — Так что не надо…

Он замолчал, и только губы задвигались бесшумно. В конце концов он опустился на скамейку.

— Что там такое? — спросила его жена. — Что-то случилось?

— Нет. — Куизль взялся за голову. — Ничего. Во всяком случае, не то, что ты думаешь. Кое-что… другое.

— Черт побери, не заставляй вытягивать из тебя каждое слово, упрямец проклятый!

Анна-Мария снова закашлялась. Когда она немного успокоилась, Куизль продолжил, запинаясь:

— Магдалена… она… кажется, она встретила Безобразного Непомука. Почти тридцать лет этот стервец не давал о себе знать, а тут вдруг объявляется в Андексе… Шею мало свернуть жирдяю.

— Непомук? Непомук?

Якоб кивнул.

— Он влип во что-то. И стал, судя по всему, монахом. — Сплюнул на тростник, затем вынул трубку, зажег ее от лучины и прорычал: — Чтобы Непомук, и монах!.. Скорее свинья в игольное ушко пролезет, чем палач святошей станет. Непомук всегда был умником, много читал и выдумывал для армии всякие странные штуки. Но для убийств слишком мягкий был. Как знать, может, в другой жизни он действительно стал бы хорошим священником… — Куизль запнулся. — Как бы то ни было, в монастыре на него хотят повесить три убийства и колдовство. Он просит меня приехать и помочь ему.

Анна-Мария осторожно поднялась на постели.

— Ну и?.. Чего ты ждешь?

— Чего я жду? — Палач злобно рассмеялся. — Чтобы ты выздоровела, вот чего! К тому же я не могу оставить внуков одних. — Он глубоко затянулся. — Я же рассказывал тебе про Бертхольдов. С них станется и с малышами чего-нибудь сотворить. Только чтобы мне пригрозить, если к Лехнеру решусь пойти.

Анна-Мария задумалась. Некоторое время слышалось лишь ее хриплое дыхание и отдаленные раскаты грома.

— Тогда возьми их с собой, — сказала она наконец.

— Что? — Куизль вздрогнул, увлеченный мрачными раздумьями.

— Внуков. Возьми их с собой.

— Но… как ты себе это представляешь? — с трудом выдавил палач. — Я должен спасать друга от казни и одновременно возиться с детьми, как нянька?