Ты знаешь, что хочешь этого - Кристен Рупеньян

Он не всегда таким был.

Когда Тед рос, он был маленьким книжным мальчиком, которого учительницы называли «милым». Он и был милым, по крайней мере в том, что касалось женщин. Детство и раннее отрочество Тед провел, дрейфуя между влюбленностями в старших, недоступных девочек: кузину, няню, лучшую подругу старшей сестры. Влюбленности эти всегда зарождались от какого-то мелкого проявления внимания – незначительной похвалы, искреннего смеха над его шутками, того, что кто-то помнил, как его зовут, – и никакой явной или подавленной агрессии в них не было. Как раз наоборот: если смотреть из нынешнего времени, они были исключительно целомудренны. К примеру, в повторяющихся мечтах о кузине он представлял себя ее мужем, возящимся на кухне с приготовлением завтрака. Он был облачен в фартук и напевал себе под нос, выжимая свежий апельсиновый сок в кувшин, взбивая тесто для оладий, жаря яичницу, – и ставил в маленькую белую вазочку одну маргаритку. Нес поднос по лестнице наверх, в спальню, где садился на край кровати, в которой дремала его кузина, укрытая лоскутным одеялом ручной работы. «Проснись и пой!» – говорил он. Кузина, затрепетав ресницами, открывала глаза. Сонно улыбалась ему, садясь в постели, и одеяло соскальзывало, обнажая ее голую грудь.

И все! Вот и вся фантазия. Но он так долго ее лелеял, с таким неусыпным вниманием (посыпать оладьи шоколадной стружкой? какого цвета должно быть одеяло? где поставить поднос, чтобы он не свалился с кровати?), что это пропитало дом его тети и дяди сексуальной аурой, которую он явственно ощущал даже взрослым, хотя кузина давно стала лесбиянкой и эмигрировала в Нидерланды, и он ее много лет не видел.

Никогда, даже в самых буйных фантазиях, юный Тед не позволял себе поверить в то, что его влюбленность может быть взаимной. Он не был дураком. Чем угодно, но не дураком. Все, чего он хотел, это чтобы его любовь терпели, может быть, даже ценили: он страстно желал, чтобы ему разрешили благоговейно присутствовать рядом с объектами его любви, слегка задевая их иногда, как пчела может задеть цветок.

Вместо этого выходило так, что, как только Тед сосредотачивался на новом объекте, он начинал маячить неподалеку, таращился и улыбался, как дурачок, изобретая поводы коснуться ее волос или руки. И тогда девушка неизбежно отстранялась – потому что по какой-то непостижимой причине нежные чувства Теда вызывали у их адресатов яростное животное отвращение.

Они не были с ним жестоки, эти девушки. Теда тянуло к девушкам мечтательного склада, для которых открытая жестокость была табу. Вместо этого, возможно поняв, что внимание, оказанное раньше, стало дверью, в которую Тед вошел без приглашения, девушки принимались запираться. Они включали какой-то всемирно известный девичий протокол, отказывались встречаться с ним взглядом, говорили, только когда было необходимо, и стояли так далеко от него, как только позволяли размеры помещения. Они баррикадировались в крепости холодной вежливости, прятались, присев на корточки, и ждали, сколько потребуется, чтобы он ушел.

Господи, это был кошмар. Десятилетия спустя, вспоминая те влюбленности, Тед умирал от стыда. Потому что хуже всего было то, что даже после того, как становилось ясно, что девушки, которых он обожал, находят его обожание мучительным, он все так же отчаянно хотел быть с ними рядом и сделать их счастливыми. Он мучился в тисках этой дилеммы, пытался себя контролировать, налагая на себя суровые наказания (стоял голым перед зеркалом, заставляя себя смотреть на свои худые ноги, впалую грудь и маленький пенис: «Она тебя ненавидит, Тед, признай это, все девушки тебя ненавидят, ты урод, ты отвратителен, ты мерзок»), а потом терял контроль и приходил в себя в три часа ночи, в слезах, набирая «штаты, где законно жениться на двоюродной сестре» в строке интернет-поиска, играя в бесконечные догонялки со своими надеждами.

Летом перед старшей школой, после особенно унизительного происшествия с вожатой в лагере, Тед надолго отправился гулять один, обдумывая свое будущее. Факт: он мелкий и уродливый, у него сальные волосы и ни одной девушке он в жизни не понравится. Факт: само знание о том, что они нравятся такой мерзости, как Тед, девушек отпугивало. Вывод: если он не хочет прожить всю жизнь, делая женщин несчастными, надо найти способ держать свои влюбленности в тайне.

Поэтому он сделал вот что.

В первый год старшей школы Тед создал новую личность: веселого асексуала, совершенно безопасного, дочиста вычищенного от малейших пылинок потребности. Этот Тед был шестидесятилетним комиком в теле четырнадцатилетнего: уморительным, склонным к самоуничижению и слишком невротичным, чтобы когда-нибудь по-настоящему заняться сексом. Когда на него давили, Тед признавался, что запал на Синтию Кразевски, чирлидершу, которая была так недоступна, что он бы с тем же успехом мог говорить, что влюблен в самого Господа Бога.

Под этим прикрытием Тед мог спокойно дружить с девушками, которые ему на самом деле нравились, и направлять всю свою энергию на то, чтобы быть с ними милым, не допуская и намека, что ему хочется большего. По правде говоря, ему на самом-то деле и не хотелось большего. Он не верил в то, что любовь принесет ему что-либо, кроме боли. Куда легче и приятнее дружить с девушками: болтать с ними, выслушивать их истории, возить их куда-то, шутить так, чтобы они хихикали, а потом возвращаться домой и мастурбировать до безумия, изгоняя свои желания в область воображаемого, где они не могли причинить вреда.

К колледжу вся романтическая энергия Теда сосредоточилась на одной мишени: Анне Трэвис, которая его не просто терпела, но считала другом. В этом было чудо новой личности: пока Тед скрывал от девушек свои чувства, девушкам – по крайней мере некоторым – он очень даже нравился.

Анна была куда популярнее Теда, но, когда дело касалось любви, оказывалась такой же безнадежной. В девятом классе Анна три недели встречалась с Марко, футболистом, который ее бросил, когда его перевели из команды новичков в юниорскую универа, и она от этого так и не оправилась. Годы спустя Анна по-прежнему хотела без конца говорить о Марко с любым, кто соглашался слушать, и поскольку всех от этой темы уже воротило (и, возможно, все пугались того, каким безумием светятся глаза Анны, когда заходит речь о Марко), единственным ее слушателем остался Тед.

Понятно, Теду вовсе не хотелось часами разгадывать вместе с Анной, что Марко имел в виду, когда сказал: «Скучаю по тебе, детка», – и толкнул ее в плечо, когда они на прошлой неделе встретились в коридоре… но вместе с тем ему этого хотелось. Потому что, рассказывая Анне, какой Марко дебил, что бросил ее, и насколько она превосходит очередную его подружку недели, он был ближе всего к тому, чтобы признаться, что чувствует. К тому же наблюдения за тем, как Анна томится по Марко, питали фантазии Теда, в которых Анна томилась по нему.

Фантазия: поздний вечер, у Теда звонит телефон. Анна.

– Анна, – говорит он, – что случилось? Все в порядке?

– Я на улице, – отвечает она. – Можешь спуститься?

Тед надевает халат и открывает дверь. Анна стоит на его крыльце, вид у нее несчастный: волосы растрепаны, юбка набок.