Скажи, Красная Шапочка - Беате Тереза Ханика

Тебе нельзя больше сюда приходить, — говорю я и чувствую, как все вокруг снова начинает вращаться. Как два дня назад, у дедушки в гостиной. Земля качается под ногами, я вижу черные пятна на лице Мухи, они становятся все больше и больше и скоро закрывают почти все его лицо.

Вообще-то мне кажется, что эти обмороки — вовсе не такое уж плохое дело. Можно было бы, например, упасть в обморок и больше никогда не приходить в себя, или можно было бы попасть в больницу, проваляться там пару лет под одеялом до тех пор, пока я не стану взрослой, а дедушка не умрет. Тогда все разрешится само собой.

Я не успеваю упасть — Муха тянет меня за контейнер, в кусты сирени, и я почти падаю на землю.

Засунь голову между коленями, — говорит он.

Я засовываю голову между коленями и надеюсь, что головокружение скоро пройдет.

Это точно сотрясение мозга, — говорит Муха, тебе лучше сходить к врачу.

Со мной все хорошо, — говорю я.

Да вижу, — говорит Муха, ты еще бледнее, чем позавчера, вид у тебя хуже некуда, если честно.

Позади нас через кусты пробирается Братко, что-то шуршит и хрустит, кот жалобно мяукает, как будто у него большое горе, но, скорее всего, ему просто хочется есть, Бичек посадила его на диету, и с тех пор он стал еще более несносен, чем обычно. Она говорит, что если кот не похудеет, то умрет от ожирения сердца.

Я по-прежнему сижу, засунув голову между коленями, и не отвечаю. В конце концов, я не обязана ничего ему объяснять, я с ним и говорить-то не хочу, хочу только, чтобы он оставил меня в покое, чтобы ушел и не задавал вопросов. По мне так пусть заигрывает с Анной, тогда ему будет чем заняться и не останется времени совать нос в мои дела.

Эй, ты еще жива? — говорит он и осторожно толкает меня.

Я качаю головой и чувствую, что глаза наполняются слезами, я стараюсь сморгнуть их, но не получается. Да уж, здорово, теперь придется сидеть здесь, пока я не обрасту мхом, я не хочу, чтобы он видел, как я плачу, это разрешается только Лиззи и больше никому. Раньше — еще и бабушке, а с тех пор как она умерла, я вообще очень редко плачу.

Просто отстань от меня, — говорю я и утыкаюсь лицом в колени. Со мной все в порядке, понимаешь, просто я хочу побыть одна, больше ничего. Можешь пойти куда-нибудь с Анной, вы ведь с ней отлично ладите.

На этот раз Муха ничего не говорит, я только слышу его дыхание. Рядом Братко валяется в грязи, наверно, хочет так отомстить Бичек, это вполне в его духе.

Мой дедушка терпеть не может незнакомых людей, такой у него бзик, — говорю я.

Я слышу, как кровь шумит в ушах и шепчет: если не будешь осторожна, он все узнает, если сейчас заплачешь, он не отстанет и начнет расспрашивать. Будет сидеть рядом, пока ты не скажешь ему все, что знаешь и что помнишь, — а потом? Что потом? Потом он пойдет и всем это растреплет, он не сможет держать язык за зубами.

Ты меня обманываешь, — говорит Муха, что мне за дело до твоей сестры? И твой дед мне безразличен, я ведь с тобой хочу пойти к вилле, а не с ним. Ты несешь всякую чушь. Сказать тебе, что я думаю?

Сердце у меня от страха пропускает один удар. Вот сейчас, сейчас он это скажет, думаю я. Скажет, что я ненормальная и что он в курсе насчет дедушки, он не постесняется и выскажет все, что невозможно высказать.

И уши зажимать бесполезно, он все вытащит на свет, тут, в кустах сирени за контейнером для стекла.

Можешь совершенно спокойно сказать, если я тебе не нравлюсь, — говорит он, из-за прошлого лета.

В голове у меня полный хаос, я даже слушать могу с трудом и хочу только побыть одна. Одна и чтобы меня никто не трогал. Чего он от меня хочет? Я не понимаю, почему он вдруг вспомнил про прошлое лето.

Ты придумываешь все эти отговорки, потому что на самом деле я тебе не нравлюсь. Вот не знал, что ты такая трусиха, я думал, тебя ничем не испугаешь, а теперь ты врешь, врешь и врешь. Конечно, я хожу в обычную школу, а ты — в гимназию, но это не значит, что я дурак, — говорит он, ты могла бы, по крайней мере, сознаться, что я тебе не нравлюсь.

Я упорно молчу. Он ничего не понял. Волна облегчения затопляет меня.

Он ничего не знает, совершенно ничего.

Я не уйду, пока ты мне не объяснишь, — говорит Муха, в прошлом году мы друг другу немало понаделали гадостей, но это уже давно в прошлом, я ведь не сержусь из-за…

Он замолкает и больше ничего не говорит.

Просто оставь меня в покое, — говорю я.

Я знаю, что мой голос звучит сдавленно, и, если Муха сможет сложить два и два, он, конечно, заметит, что я собираюсь разреветься, как сумасшедшая, как только он уйдет. Он поднимается и в некоторой нерешительности стоит прямо передо мной, его башмаки — как раз перед моими глазами. Кроссовки с разноцветными шнурками, жилистые, изогнутые икры, потертые джинсы, я боюсь, он вечно будет так стоять, но потом его ноги удаляются, и ветки сирени смыкаются за ним.

Ну, вот и все, — говорю я тихо, обращаясь к Братко, вот он и ушел.

Кот подмигивает мне, потом встряхивается, от его шкуры разлетается пыль, а я начинаю реветь.

Мы были счастливы. Я начала ходить по пятницам на уроки музыки.

Возвращаясь оттуда, я шла не торопясь, хотя всего-то и нужно было перейти улицу, а там меня уже ждали бабушка и дедушка.

Бабушкины волосы отрастали, ей больше не надо было носить платок, и дедушка говорил, что это моя заслуга. На ее щеки вновь вернулся румянец, но глаза смотрели пусто, мимо меня. Мы больше не сидели на полу в кухне и не разговаривали, а ее прикосновения были деревянными. Когда я приходила после музыки, она открывала дверь. На столе в гостиной стояло ванильное мороженое, которое медленно таяло в стеклянной вазочке, я перемешивала его ложкой, получалась похожая на кашу масса, и бабушка говорила, ешь, пока он не пришел.

Когда дедушка приходил домой, я пряталась за диваном. Он считал, что это такая игра, игра, которая мне нравится. Ради меня он делал вид, что никак не может найти свою внучку. Он обыскивал квартиру, комнату за комнатой, хотя знал, что я прячусь за диваном, другого места быть не могло, я всегда ждала за диваном. Он бегал по квартире.

Где моя Мальвиночка, — говорил он, где она?

Он начинал с прихожей, проходил на кухню, заглядывал в буфет, гремел кастрюлями, а в спальне искал в шкафу и за занавесками. Дедушка действовал не торопясь, но игру не затягивал и находил меня задолго до того, как кто-нибудь приходил меня забрать. Папа, Пауль или Анна. Мама, само собой, никогда здесь не появлялась, а остальные всегда приходили слишком поздно.

Поискав во всех комнатах, дедушка приходил в гостиную, я видела, как его коричневые тапки шаркают по ковру. Сначала он смотрел за креслом, но меня и там не было. Он открывал окно и говорил: неужели моя Мальвиночка улетела?