Тамплиеры. Рождение и гибель великого ордена - Дэн Джонс

В одной из таких стычек был тяжело ранен король Конрад. Его войско повернуло назад, в христианские земли, чтобы встретиться там с Людовиком VII и его армией.

Вторая волна крестоносцев, французская, прибыла в Константинополь всего через несколько дней после ухода германцев, 4 октября 1147 года. Их ждал несколько более теплый прием, отчасти благодаря усилиям Эверарда де Бара, магистра французских тамплиеров, который был отправлен впереди войска с дипломатической миссией. Врата Константинополя распахнулись перед королем Людовиком и его наиболее уважаемыми спутниками. По словам одного летописца, «вся знать и состоятельные люди, священнослужители, а также миряне вышли навстречу королю и приняли его с должным почетом»[166]. За пышной церемонией, однако, скрывались взаимное недоверие и неприязнь. Греки питали отвращение к грубым варварам с Запада; у франков, в свою очередь, вызывала презрение льстивая угодливость хозяев. Одон Дейльский, описавший французский крестовый поход в красочных подробностях, сделал такое заключение: «Когда [греки] боятся, они готовы презренно унижаться, а когда имеют превосходство, то надменны в своей жестокости к тем, кто находится ниже». Позже он зашел еще дальше: «Константинополь высокомерен в своем богатстве, вероломен в делах, и вера его испорчена»[167].

Людовик VII сделал все возможное, чтобы установить некое подобие дисциплины среди десятков тысяч его последователей, не имевших военной выучки тамплиеров. К сожалению, он, как и Конрад, с этой задачей не справился. За пределами своего королевства Людовик мало чем мог управлять: по сути, приказывать он мог лишь своей личной гвардии, что же касаемо всего огромного войска, здесь оставалось лишь наставлять, учить и пытаться влиять на совет дворян[168]. С мелкими преступлениями и стычками ничего нельзя было поделать. «Король наказывал преступников, веля отрубать им уши, руки и ноги, но он не мог остановить всеобщее безрассудство», – сокрушался Одон Дейльский. За пределами Константинополя местные жители вступали в стычки с людьми Людовика: те жгли ценные оливковые деревья «либо из-за нехватки древесины, либо из-за высокомерия и пьянства дураков»[169].

В интересах обеих сторон было, чтобы французские крестоносцы как можно скорее продолжили свой путь на Эдессу. Но как только они оказались в Малой Азии и двинулись к землям сельджуков, их недисциплинированность привела к еще более ужасным последствиям. Пройдя по береговой дороге от Никомедии до Эфеса, в начале января 1148 года французы повернули вглубь страны и направились к Адалее, что на южном побережье. Их путь пролегал через дикую и неприветливую страну, где повсюду валялись трупы германских крестоносцев, погибших здесь прошлой осенью и так и не погребенных. Через несколько дней, 8 января, крестоносцы подошли к горе Кадмус, «проклятой горе, – как писал Одон Дейльский, – крутой и скалистой». Длинному каравану, состоявшему из животных, повозок, пеших воинов и всадников, надо было перевалить через «хребет настолько высокий, что, казалось, он касался неба, а поток в долине ниже низвергался в ад»[170]. Сверху нависали скалы. Оступаясь, ослабевшие от голода вьючные лошади падали на сотни метров вниз, увлекая за собой любого, кто оказывался у них на пути, и разбивались. Но что еще хуже, впереди французы заметили турецких всадников.

Попытаться провести армию через горный хребет – такая задача оказалась не по силам Людовику-полководцу. На беду он позволил войску разделиться, чтобы идти к вершине Кадмуса тремя группами; это был подарок противнику. Арьергард остался в лагере у подножья горы, а передовой отряд выдвинулся в путь. Он должен был совершить восхождение и заночевать наверху, но командиры авангарда проигнорировали приказ и, миновав пик, стали спускаться вниз с другой стороны, чтобы разбить шатры ниже. Пропавший у них из виду, плохо защищенный, большой обоз с продовольствием, шатрами и прочими припасами, сопровождаемый паломниками и прислугой, был вынужден совершать переход полностью самостоятельно.

Он и в лучшие времена бывал медлителен и уязвим, и только этого и ждали турки, следившие за французами: они налетели на конвой и перебили безоружных проводников. Одон Дейльский позже описал панику, которую он испытал, когда турки «напали, и началась резня, а беззащитная толпа бежала или падала, как овцы. От того места несся крик, который пронзил даже небеса».

Отчаянные вопли слышались с горы, и Людовик бросил на помощь арьергард. В последовавшей за этим отчаянной битве сам король едва не погиб: преследуемый турками, он вскарабкался вверх по скале, покрытой корнями деревьев, и отбивался от нападавших мечом, пока те не утомились и не ускакали прочь. Он вернулся в свой лагерь поздно, «в полночной тишине, один»[171]. Французы понесли значительные потери, но еще больше пострадала их гордость; после недели пути по вражеской территории они были разбиты почти так же, как германцы. В письме в Дамаск Ибн аль-Каланиси написал, что из Сирии «до конца года 542-го не переставали сообщать, что число [франков] постоянно уменьшается», – по христианскому календарю это был конец весны 1148-го[172]. Крестоносцам нужно было что-то предпринять, иначе им грозило полное уничтожение.

Тамплиеры, сопровождавшие войско Людовика, в отличие от остальных умели воевать на Востоке и при Кадмусе не пострадали. Если большинство солдат и лошадей в армии голодали после разграбления обоза и провианта, то храмовники сумели сохранить свое добро. Паника в войске нарастала, приказы не выполнялись, и только тамплиеры сохраняли спокойствие и дисциплину и помогали отражать нападения турок. Самое главное, что возглавлял храмовников французский магистр Эверард де Бар, которому Людовик доверял.

Влияние Эверарда и явное превосходство его людей над остальными заставили Людовика сделать нечто удивительное: он передал командование рыцарям-тамплиерам и разрешил им реорганизовать военную структуру, взяв под свой контроль подготовку солдат и – это самое необычное – временно приняв в орден всех участников похода, от скромнейшего из паломников до самого могущественного рыцаря. Внезапно тамплиеры перестали быть небольшим, хотя и хорошо обученным подразделением в более крупной французской армии Второго крестового похода: фактически они возглавили его, и каждый, кто следовал за ними, становился, по крайней мере на несколько недель, братом ордена.