Жертва 2117 - Юсси Адлер-Ольсен

Асад представил себе этого гиганта. Он видел Йесса в одной жуткой драке в Литве и знал, что тот может переносить боль такой силы, которую не выдержит больше никто из известных ему людей. Неужели сутки избиений могли сломать его?

– Ларс, если Йесс сказал, кому он служит, значит они использовали самые изощренные формы пыток. Если его посадят перед камерой, то им придется ждать много дней, пока он что-то скажет. – Асада прошиб холодный пот при мысли, какими сатанинскими средствами они пользуются. – Может быть, его привяжут к стулу в закрытой комнате, добьются признания и казнят после этого. Кто им помешает сделать это, если он уже признался?

– Они этого не сделают. Асад, ты пойдешь со мной и спасешь его.

Волосы на голове Асада встали дыбом. Люди в иракских тюрьмах исчезали каждый день. Если кто-то туда попадал, то надо иметь что-то большее, чем просто везение, чтобы выбраться оттуда.

Ларс подтолкнул к нему план какого-то здания.

«Baghdad Correctional Facility, Annex 1, Abu Ghurayb Prison»[9], – гласила надпись.

– Я не думаю, что Йесс пострадал в той степени, как они говорят и как ты опасаешься, потому что мне разрешили сегодня днем десять минут пообщаться с ним. Официально десять минут попрощаться с близкими дают всем приговоренным к смертной казни, но на самом деле большинство лишены этого права. Но только я пойду совсем не попрощаться с ним, а посвятить его в мой план.

Ларс показал на ряд маленьких камер внизу схемы.

– Здесь сидят приговоренные к смертной казни. Их выводят, пытают и, когда те рассказывают все, что надо тюремщикам, вешают или перерезают им горло. На незастроенных территориях позади здания находятся массовые захоронения. Бульдозеры вырывают глубокие рвы, там много места для новых трупов. Я прекрасно знаю, что там происходит.

Палец Ларса пополз к довольно большой площади в правой части схемы.

– На площади в этом углу мы будем очень близко от выхода. Вот здесь ты видишь проход, который ведет к выходу, единственному на территории тюрьмы.

Он показал на крестик, поставленный близко от выхода.

– Здесь на площади мы с тобой будем стоять. Когда его выведут из камеры смертников, то подойдут прямо к нам. Здесь расположена камера, и здесь Йесс произнесет свое признание. И чтобы подтвердить, что его никто не заставляет, я выйду перед камерой и спрошу его, не говорит ли он под принуждением. Он будет это отрицать. Так мы договорились с судьей. Потом мы выведем его за пределы тюрьмы, где ждет мой шофер, и уедем.

– Все это звучит очень заманчиво. Но если что-то пойдет не так?

– Тогда к работе приступаешь ты и обеспечиваешь, чтобы мы выбрались оттуда живыми. Ты знаешь язык и все время будешь внимательно слушать, чтобы мы вовремя отреагировали.

– Этого я не понимаю, Ларс. Нам не разрешат войти туда с оружием. Как же мы сможем защищаться?

– Асад, ты спецназовец. Если что-то пойдет не так, придется вспомнить, как можно отобрать оружие у других и вывести их из игры.

Асад вытер со лба пот и повернулся к Карлу со стиснутыми зубами. Ему стоило немалых усилий все это рассказать, и он чувствовал тяжелую усталость.

– Вот так это было. Ларс Бьорн был в отчаянии… Теперь мне надо отдохнуть, Карл. Ничего, если я схожу помолюсь и часок полежу?

День тринадцатый

Они попытались войти к нему.

Он слышал, как они шептались за дверью, потом увидел, как ручка двери стала медленно опускаться.

Но Александру было все равно, потому что он давно подготовился. Уже в первый день, забаррикадировавшись, он обдумал вопрос с дверями. Независимо от того, открываются они внутрь или наружу, они всегда создают проблемы для того, кто не желает, чтобы их открывали. В том числе и тогда, когда дверь запирается ключом, как сейчас, и ее нельзя распахнуть одним движением.

Дверь его комнаты открывалась в сторону коридора, и, если поддеть ее ломом, можно без проблем получить доступ внутрь. Но Александр лучше других знал, что его отец никогда в жизни не станет портить такую первоклассную дверь только из-за него, для этого он был слишком большим скрягой, и на сына ему было наплевать.

Александр очень хорошо помнил, с каким упоением и гордостью отец демонстрировал свое новоприобретение.

– Ты только посмотри на наш новый дом, сынок. Этот дом – образец подлинного мастерства. Массивные двери, оштукатуренные потолки, лестницы с балюстрадой ручной работы, полюбуйся! Никаких пластмассовых ручек и древесно-стружечных плит. Тут потрудились настоящие мастера, которые и могут, и хотят. Результат их работы – прекрасные уникальные вещи.

«И могут, и хотят» – это был лозунг его отца. Говоря о других людях, он делил их на категории в зависимости от того, «могут» ли они, или «хотят», или ни то ни другое. Те, кто, по его представлению, и не мог, и не хотел, были людьми низшего сорта, которым не место в той стране, где живет он сам.

Каждый раз за столом он демонстрировал свое презрение к таким людям. И когда однажды Александр крикнул, что лучше бы отец заткнулся и хоть как-то помог тем, кто не может и не хочет, вместо того чтобы хвалить самого себя, его отец дал ему первую в его жизни серьезную пощечину. Тогда ему было только тринадцать лет, потом были и другие пощечины, потому что скандалы в этом доме вспыхивали регулярно. И никто не должен был сомневаться, что отец предпочел бы любого другого нормального датского мальчишку в сыновья вместо Александра.

И вот теперь они жили в доме, построенном людьми, которые и могли, и хотели, почти сто лет тому назад. Хотя дверь нельзя было заблокировать изнутри, потому что она, вопреки правилам, открывалась наружу, эта самая дверь имела массивную латунную ручку, с которой не так легко было справиться.

Как раз эта ручка и стала гарантом покоя для Александра. Потому что вверху на потолке в комнате Александра его отец в короткий период увлечения благоустройством дома смонтировал стальной трос, на котором рядком висели галогеновые лампы. Трос натягивался специальным механизмом, но Александр давно сорвал его и привязал трос одним концом к дверной ручке, а другой конец обернул несколько раз вокруг чугунной батареи. Таким образом, дверь нельзя было открыть достаточно широко, чтобы войти. За десять секунд Александр мог размонтировать свой механизм, когда дом бывал пуст, и выйти. Поэтому, когда родители шептались за дверью, он только улыбался – проникнуть к нему в комнату они никак не могли.

– Мне очень хорошо, – кричал он. – Мне нужно еще несколько недель, и я выйду.

Поначалу это приводило к тому, что шепот прекращался, хотя это и было ложью, потому что Александру вовсе не было хорошо.

Во время сидения у компьютера за последнюю неделю он сделал несколько опрометчивых ходов и был отброшен назад настолько, что уже начал думать, не отказаться ли от идеи достичь результата в две тысячи сто семнадцать. Он ведь всего-навсего хотел продемонстрировать неизвестной женщине на стене то внимание, которого она и все другие умершие в море или на берегу заслужили. Когда придет час, он в точности расскажет в полиции, какую цель он преследовал, выйдет наружу и отрубит голову своим родителям, а потом на улице всем другим, кто окажется поблизости. И тогда никто и НИКОГДА не забудет это число и эту безвинную женщину.