Дети пустоты - Сергей Волков

В Гудауте обитало столько национальностей и были они так перемешаны, что только начни отделять агнцов от козлищ — сам тут же станешь предводителем рогатых. Но нет, кто-то отважился, и теперь все знают, чем закончилась приморская идиллия…

Особо нужно сказать о коренных местных, об абхазах. Они в основном сидели по кофейням, этакие крупноголовые коренастые мужички, косились на приезжих женщин, обряженных в бесшабашно легкомысленные платьица, пили кофе и негромко горготали на своем странном языке. Мы бегали смотреть на них, потому что ходили слухи, что абхазы — это вымирающая нация, их осталось очень мало и их, как и чукчей, не берут служить в Советскую армию. До сих пор не знаю, правда это или нет, но то, что воевать абхазы умеют, они доказали в начале девяностых, надавав по шеям гораздо лучше вооруженной грузинской армии.

Впрочем, не буду о грустном. Я хочу рассказать вам, ребятки, о пользе владения языком. Так вот, позагорав с недельку на гудаутском пляже, наша семья решила посетить местные достопримечательности, благо было их в окрестностях с избытком — и озеро Рица, и Сухумский дендрарий, и Новоафонский монастырь, и одноименная с монастырем пещера, и прочая, прочая, прочая…

И вот в одно прекрасное, безо всяких оговорок, августовское утро, полное соленой прохлады и южного обжигающего солнца, мы на морском трамвайчике в числе многих других интересующихся граждан отправились в Новый Афон. Плыть, или, как всегда поправляет сухопутных жителей тот, кто хочет показать, что он ярый мореман и три якоря сгрыз без хлеба, идти нам было около часа, а чтобы отдыхающий люд не скучал, на верхней палубе трамвайчика, в самом ее носовом сужении, чертом вертелся прокопченный солнцем парнишка в спасжилете. Посредством мегафона он вещал не хуже радиодиктора: «Посмотрите направо. Перед вами открывается живописнейший вид на одну из главных достопримечательностей Абхазии, жемчужину кавказского побережья — Анакопийскую гору. Как рассказывает старинная легенда, на вершине этой горы стояла неприступная крепость…» Ну, и так далее…

Где-то в середине пути утомленные мерным покачиванием судна и грузом знаний об абхазском крае, вываленным на них неутомимым гидом, пассажиры заскучали. И тут кто-то заметил, что на лазурных волнах справа по борту качается нечто странное и с первого взгляда малообъяснимое — бело-желтый круглый блин примерно метрового диаметра.

«Что это? Что?» — наперебой начали интересоваться у нашего Вергилия отдыхающие. Тот перевесился через палубное ограждение, внимательно всмотрелся в волны и торжествующим голосом, усиленным мегафоном, оповестил всех: «Уважаемые пассажиры! Вам необыкновенно повезло. По правому борту нашего теплохода вы можете наблюдать одно из редчайших и интереснейших существ нашей морской фауны — гигантскую черноморскую медузу. Ее щупальца достигают в длину двенадцати и более метров, а яд, содержащийся в стрекательных клетках, смертельно опасен не только для человека, но способен убить даже такое крупное млекопитающее, как дельфин-белобочка. К счастью, этот вид медуз предпочитает прохладу открытого моря и никогда не заходит в теплые прибрежные воды, так что вам не имеет смысла беспокоиться на этот счет».

Тут впереди показались купола Новоафонской обители, и парень шустро сменил тему, начав тарабанить про святых отцов-аскетов, вырубленные в скалах лестницы, кипарисовые аллеи и прочую сакральную экзотику.

Меня в силу возраста монастырь интересовал мало, а вот медуза — наоборот, поэтому я покинул свое место под нагретым солнцем полотняным тентом и спустился на корму, где в сиреневом выхлопе дизелей полоскался на слабом ветерке линялый флаг, по-моряцки именуемый не то вымпелом, не то гюйсом.

Медуза, больше похожая на исполинский чайный гриб, слабо колыхалась у самого борта. Я заметил концентрические круги на ее желтоватом куполе и едва не вывалился, пытаясь увидеть щупальца. Но солнце давало по поверхности моря ослепительную рябь, и ничего мне рассмотреть не удалось.

Тут трамвайчик сделал поворот, винты вспенили воду за кормой, и медуза попала в эту морскую турбулентность. На секунду скрывшись из виду в пенных бурунах, она вылетела несколько в стороне в перевернутом виде. Я закусил губу от жгучей обиды — гигантская черноморская медуза оказалась… пластиковым тазиком, плававшим вверх дном.

А на верхней палубе смеющийся гид все вещал и вещал в свой рупор о волооких красавицах-горянках, гордых джигитах, скупых князьях-старцах и суровых монахах…

Так вот, ребятки: трудно, трудно переоценить значение языка и умение владеть им. Касается это не только работников почты, наклеивающих с помощью этого изгибистого органа марки на конверты, не только тружениц постельного фронта, которым без навыков языкознания тоже никуда, но также и тех, кто использует язык для говорения разнообразных слов.

Бройлер закончил свой рассказ и мечтательно зачмокал мокрыми губами. Он хотел еще выпить, но Тёха сдвинул брови и покачал головой — хватит, мол. Мы же весело обсуждали рассказ безрукого подвального философа, и все сходились в одном: в натуре у кого трекало подвешено как надо, тот в жизни никогда не пропадет.

К обеду добираемся до Ульяновска. Это так красиво звучит «к обеду», а на самом деле у нас из мезиновских продуктов осталось две банки рыбных консервов, полбатона черствого белого хлеба и кулек весовых конфет «ирис молочный».

Садимся в зале ожидания — на здешнем вокзале в него вход свободный. Делим еду не по-братски — старшим больше, младшим меньше, а по-дружески, то есть поровну. Делит Тёха, а он никогда никого не обделит.

Бригадир наш мается — денег осталось совсем в обрез. На поезд до Казани хватит, ну, может, повезет, и до Ебурга доедем, а вот как быть дальше?

Сапог, конечно, предлагает смотаться в город и сделать «пару хороших скачков». Неожиданно это предложение поддерживает Губастый. Я его понимаю — Губастый все время хочет жрать, а нам в ближайшее время обильные застолья явно не грозят.

— Пятёра, что скажешь? — спрашивает Тёха.

— Если нас заметут… — начинаю я.

— Пяточкин боится, — улыбается Шуня. — Тёшечка, Сапожок, давайте я с вами пойду?

Вот дура-то!

— Ничего я не боюсь, — говорю как можно более твердо.

— А слабо в однёху? — кидает Сапог. — Сумеешь?

— Да легко! — Я поднимаюсь с лавки.

— На спор?

— Давай! На пендель! — Я протягиваю Сапогу руку.

— Стопе, — он стискивает мою ладонь, но отпускать не спешит. — Пять штук принесешь — считай, выиграл. Идет?

— Ага.

— Тёха, разбей!

Бригадир разбивает и коротко говорит:

— К трем чтоб был. Поезд.

Ох, ну я и вляпался. И главное — сам, никто меня за язык не тянул. Кидаю короткое: