Маркус и Диана - Клаус Хагерюп

— Ункачаккен! Ункачаккен! Ункачаккен!

Музыканты-поляки закончили играть быструю мелодию, и певец запел:

— I just call to say I love you…[3]

Маркус изящно поклонился и протянул руки Муне. Она прижалась к стене и в ужасе

смотрела на Маркуса.

— Спасибо за танец, — прошептала она.

— Ты больше не танцуешь?

— Я не смогу так, как ты, — сказала она тихо, — никто не сможет.

Мгновение Маркус подыскивал подходящую цитату из книги.

— У молодежи собственный стиль, — сказал он спокойно.

Они вернулись к столику, где сидел Сигмунд и вел запись в блокноте, а Эллен Кристина пила лимонад и смотрела на него влюбленными глазами.

— Что это за танец вы исполняли? — спросила она.

— Современный, — сказал Маркус.

— Невероятно. А как он называется? Он на секунду задумался.

— Называется Маркушка, — сказал он.

— Так вот вы где сидите? — сказал Монс, подойдя к столику.

На нем были старые вельветовые брюки, потрепанная рубашка и серый пиджак с кожаными заплатками на локтях. Он заметно отличался от одетых по-праздничному посетителей ресторана «Звезда». Настроение резко упало.

— Да, — сказала Эллен Кристина.

— Нам очень весело, — сказала Муна.

— Приятно слышать, — сказал Монс. — Я только что вошел.

— Вот как, — дружелюбно заметил Сигмунд. — Но ваш костюм, пожалуй, несколько не…

Он замолчал. Иногда даже Сигмунд понимал, когда стоит придержать язык.

К столику подошли метрдотель и официант. Монс доплатил по счету. Все друг друга поблагодарили. Метрдотель и официант исчезли.

— Не хотите стакан лимонада, господин Симонсен? — спросил Сигмунд.

— Я отвезу тебя домой, — сказал Монс и направился к гардеробу.

Все четверо встали. Маркус забыл подвинуть стул Муны, но она сама справилась. Монс достал деньги, чтобы заплатить гардеробщику, но тот сказал:

— Не нужно. Этот, которого зовут Маркус, попросил внести стоимость в счет.

— Правда? — сказал Монс и вышел на улицу глотнуть свежего воздуха.

— Это твой отец? — спросил гардеробщик, протягивая Маркусу шелковый шарф.

Маркус молча кивнул.

— А ты, оказывается, застенчивый!

Маркус не отвечал.

— Если бы я был твоим отцом, я бы тратил деньги не только на тебя, но и на себя тоже. Ему нужен новый пиджак.

В машине ехали молча. Когда высадили девочек, они вежливо поблагодарили и сказали, что вечер был незабываемым. Сигмунд, выходя из машины, протянул руку Монсу и сказал:

— Большое спасибо, господин Симонсен, я ни за что не забуду…

— Я тоже, — сказал Монс, — и твои родители, раз уж на то пошло. Я позвонил им и сказал, где вы проводите время.

— А можно я переночую у тебя, Маркус? — спросил Сигмунд.

Но этого никто не услышал, потому что Монс уже нажал на газ своей старой «Лады», и отец с сыном неслись домой к крайне неприятному разговору.

После того как отец основательно посвятил Маркуса в тайны своего бюджета, он отослал сына спать. Тот сам предложил в качестве наказания за растрату отправиться спать без ужина. Монсу такое предложение не показалось забавным. Он не злился, он вообще почти никогда не злился, но он был каким-то опустошенным, и это напомнило Маркусу маму, когда он делал что-то не так. А это было еще хуже. В какой момент ему захотелось все рассказать: о письмах, фан-клубе, об упражнениях, которые надо было делать перед встречей с Дианой Мортенсен в Хортене. Может, отец бы его понял, а может, и нет. Он об этом так и не узнал, потому что ничего не рассказал.

— Спокойной ночи, — пробормотал он и пошел в свою комнату. У него болели голова и живот.

Он заснул, и ему приснилось, что он дерется с охранником, официантом и метрдотелем, которые были не людьми, а чудовищами.

— Мы научим тебя хорошим манерам, мерзавец! — рычало чудовище-охранник.

— Смерть невежливым! — кричало чудовище-официант.

— Мы приготовим из него деликатес-с, — шепелявило чудовище-метрдотель. — Говядину-суфле Маркус в уксусном соусе.

Когда он проснулся в холодном поту, было два часа ночи. Он вылез из кровати, пошел в ванную, выпил литр воды и избавился от последних остатков сбившегося пробора на голове. Он стоял и смотрел в зеркало, пока не узнал собственное лицо. За его спиной возник Монс. Он стеснительно посмотрел на Маркуса. Ясно было, что он сожалеет, так же, как сожалела мама, когда она злилась или была опустошенной.

«Папа раздвоился»,— подумал Маркус, сам не зная почему. Но он знал, что теперь наступит облегчение, а весь груз вины можно свалить на отца. Он, конечно, сейчас будет просить прощения, хотя на самом деле прощения должен просить не Монс, а Маркус.

— Прости, папа, я больше так не буду,— сказал он в зеркало.

Облегчение, которое при этом испытал Монс, заполнило всю ванную.

— Так — это как? Не будешь ходить в ресторан «Звезда»?

— Нет, не буду таким зверски приветливым.

Монс снял полотенце с крючка и протянул ему.

— Приятно слышать.

Остаток ночи Маркус спал рядом с Монсом на мамином месте в двуспальной кровати. Он уже давно там не спал и знал, что спит там в последний раз. Ему было тринадцать. Рядом лежал отец и делал вид, что спит. И было так замечательно!

Две недели они ничего не слышали от Дианы Мортенсен. Первую неделю каждый день звонила Муна, но Маркус не хотел с ней встречаться и каждый раз находил новые предлоги, пока она не перестала звонить. Клуб «Помоги Диане» по-прежнему проводил собрания на карьере, но все было как-то сдержаннее. Маркус сдал «Хорошие манеры в девяностые годы» в библиотеку и отказался учиться играть в гольф. Вместе с Монсом они начали планировать поездку в Данию. Диана Мортенсен все больше и больше становилась ненастоящей.

За неделю до их предполагаемого отъезда в ящике оказалось письмо. Голубой конверт с американской маркой. Мистеру Маркусу Симонсену. Он вскрыл его так, будто там лежала бомба с часовым механизмом, прочел четыре раза, почесал неудавшийся пробор и позвонил Сигмунду. Полчаса спустя он сидел под брезентом и пытался унять дрожь в руках, а тем временем Сигмунд читал:

Дорогой Маркус!

Большое спасибо за твое последнее письмо. Тебе повезло, что у тебя есть сын. Я очень люблю детей. Я участвовала в съемках рекламы мыла, и там моим партнером был мальчик, которого звали Мелвин Хендерсон. Настоящий очаровашка и очень талантливый. Когда ты написал о Маркусе-младшем, я вспомнила о нем. Они наверняка бы стали закадычными друзьями, если бы повстречались. Но они, наверно, никогда не встретятся. Разве жизнь не полна случайностей? Вот ты, например, написал, что я, может, смогу встретиться с тобой в Хортене. Я приезжаю третьего августа и пробуду там некоторое время. Я больше не играю в «Деньгах и власти». Я поссорилась с продюсером и прямо сказала ему все, что я думаю о его дурацком сериале, а сценаристы в результате вывели меня. Я выпадаю из небоскреба во время демонстрации в защиту окружающей среды. Но я только рада. Дело в том, что я просто не могу быть нечестной. Я всегда говорю что думаю, и если меня не могут уважать такую, какая я есть на самом деле, мне все равно. И подумай только, Маркус, всему причина — какая-то дурацкая ссора из-за денег. Ведь Билли получает гонорар в два раза больше, чем я, просто за то, что он вроде как известен. Здесь, в Голливуде, все определенно думают только о деньгах. Ты наверняка прочтешь об этом в местных газетах, потому что серия, в которой я выпадаю из окна, будет показана в Норвегии через неделю. Пожалуйста, не верь тому, что там будет написано, Маркус! Они распространяют так много неверных слухов, прямо ужас. Мой агент говорит, что для моей карьеры только полезно, что я вышла из «Денег и власти». Сериал становится все менее популярным, и количество зрителей стремительно падает. Я счастлива, что закончила в нем сниматься, пока не поздно. У меня множество других предложений, но я не знаю пока, что выбрать. Сейчас я снимаюсь в увлекательной рекламе полоскания для рта. Сначала я грустная, а потом я полошу рот и улыбаюсь. Забавная роль, потому что я проживаю состояние от грусти к счастью за двадцать секунд. Может, ролик выйдет в Норвегии к осени.