Она была актрисою - Александра Авророва

— Именно поэтому я и пытаюсь вас предостеречь, — объяснил следователь. — Я вижу, вы ей полностью доверяете. Впрочем, недоверчивость вам вообще не свойственна. А Лазарева вовсе не так проста. В тихом омуте, как известно, черти водятся.

— А она то же самое сказала про вас, — изумилась Вика, впрочем, быстро усилием воли захлопнув рот, дабы не ляпнуть еще чего похлеще — например, что милиционер является для Марины одним из подозреваемых в убийстве.

— Серьезно? — опешил Талызин и, оживившись, добавил: — Вот видите! Простодушием тут и не пахнет. Вполне возможно, она честолюбива и связывала с успехом пьесы большие надежды, тогда угроза Преображенского могла вызвать у нее настоящую ненависть. Кстати, ее реакция на его слова была очень бурной. Она в ответ плакала и даже угрожала ему в крайне резкой и агрессивной форме.

— Чтобы Маринка плакала и угрожала? — фыркнула Вика. — Это Сосновцев, что ли, наплел? Вы сами-то Маринку помните? Она голоса никогда не повысит, слова грубого не скажет, бровью не поведет. Он бы еще сочинил, что она матом ругалась и била посуду.

— Когда такой вот сдержанный человек выходит из себя, результат бывает непредсказуемый. Вы полагаете, большинство убийств совершается холериками? Ничего подобного. Холерик откричится и забудет, а вот что на душе у сангвиника или флегматика, догадаться сложнее. Я бы вам советовал… ну, просто не доверять ей так уж безоговорочно, вот и все.

— Она моя подруга.

— Умные женщины подругам доверяют в последнюю очередь. Кстати, весьма сомневаюсь, чтобы Лазарева доверяла вам, не тот у нее тип.

— И ошибетесь!

— Да? А вот скажите, многое ли вы знаете про ее личную жизнь? Например, есть ли у нее сейчас любовник и кто именно. Я вовсе не прошу вас открывать эту тайну мне, а лишь интересуюсь, известна ли она вам. Ведь это, наверное, первое, что начинают обсуждать между собой подруги.

Вика старательно напрягла память. Ну да, когда Марина ночевала здесь пару месяцев назад, они полночи беседовали «за жизнь», и Вика выложила все про Сашку, и про Лешку, и про страсть к театру. А Марина внимательно слушала, сочувствовала, понимала. Складывалось впечатление, что и сама она в ответ… или нет? По крайней мере, Виктория Павловна ничего не вспомнила. Любовник… ну, наверное, есть, она симпатичная.

— То есть вам ничего не известно, — констатировал следователь. — Вот видите! Лазарева — скрытная особа и неохотно пускает в свой внутренний мир.

— Она не скрытная, — твердо заявила Вика. — Наоборот, слишком часто говорит, что думает. Просто она не любит рассказывать о себе. Пусть я и не знаю чего-то про нее, но я знаю, какая она.

Талызин вздохнул, слегка нахмурившись.

— Дело ваше, Виктория Павловна. Я и так сказал больше, чем надо. Ладно, идите на работу, вы уже опаздываете. Нет, погодите! Сколько длится занятие кружка?

— Часа два.

— Вот к окончанию я и подойду, чтобы в присутствии всех уточнить некоторые детали. Попросите людей не расходиться.

— Но ведь некоторых не будет! Например, Галина Николаевна, и Сосновцев, и, наверное, Наташа…

— Не волнуйтесь, их тоже не минует чаша сия. Итак, до скорой встречи. Вас подвезти или предпочитаете на своей машине?

— Предпочитаю на своей.

Обалдевший поклонник исчез, и Вика поняла, что ей очень тошно. Она чувствовала, что вела себя глупо и неправильно. Вместо того, чтобы холодно поставить назойливого мента на место, она то кипятилась, то вдруг распускала нюни и откровенно делилась своими мыслями. А тот тихой сапой, незаметно выпытал все, что хотел! Он вертел ею, словно тряпичной куклой, и потешался в душе. И вообще, откуда он столько знал? А если без того знал, зачем было терзать еще и Вику? Или брал ее на пушку — лишь догадывался, а она, как дурочка, попадалась на удочку и подтверждала? Куда ни кинь, все клин. Отвратительно, тоскливо, хоть плачь!

Плакать было не в привычках Виктории Павловны. Она позвонила Марине, предложила:

— Давай я за тобой заеду. Надо поговорить.

В автомобиле Марина выслушала сбивчивый, но подробный рассказ, несколько сокращенный лишь в том, что касалось нелепых обвинений в ее же собственный адрес. Постепенно мрачнея, под конец она громко и нервно воскликнула:

— Ну и дуры же мы с тобой! Две старые глупые гусыни!

Вика, у которой на душе моментально стало легче, покладисто подтвердила:

— Дуры. А почему?

— Таких, как мы, надо сдавать под опеку, — сурово продолжила Марина, — на содержание любимому государству, поскольку индивидуумов с подобным уровнем развития ни к какой работе допускать нельзя. Даже к чистке унитазов. Ты только подумай, Вика! Мы с тобой битых три часа обсуждали убийство с разных сторон, версий напридумывали, и не позаботились о той единственной и простой вещи, с которой надо было начать. Совершенно очевидно было, что твой Обалдевший поклонник будет нас допрашивать, и в первую очередь следовало договориться, что мы ему скажем, чтобы нам с тобой друг другу не противоречить. Мне иногда кажется, у меня что-то не в порядке с головой. После разговора с Талызиным я должна была срочно тебе позвонить, но у меня на работе нет телефона, и я решила отложить до вечера.

— Как нет телефона?

— Ну, я же преподаватель, я не сижу в конторе, а в том корпусе, где мои занятия, телефоны за неуплату отключены.

— А когда он с тобой разговаривал?

— Да сегодня, а потом, видимо, сразу заявился к тебе. Нет, по сравнению с моим идиотизмом твой — это еще кладезь премудрости. Я должна была срочно бежать на кафедру и тебе звонить, наплевав на свою дурацкую лекцию. Но мне почему-то в голову не пришло, что он успеет захватить тебя до нашей встречи. Энергичный мужчина, не теряет времени даром!

— Он сказал, что получил от тебя очень мало информации, — решила утешить подругу Вика. — Меньше, чем от кого-либо другого.

Марина кивнула.

— Он застал меня врасплох, я еще не успела подумать над тем, что ему стоит рассказывать, а что нет. Я считала, подозреваемых вызывают куда-то повесткой. Вот вызвали бы меня повесткой, я бы соответственно подготовилась, а когда тебя ловят на перемене посереди коридора, трудно собраться с мыслями! Я и решила на всякий случай быть поосторожнее. Видимо, переосторожничала.

— Это лучше, чем так, как я. Меня жутко мучит совесть. Я, наверное, всех на свете выдала. Тебя, например. Но я не хотела! Нет ничего хуже, чем когда человек вкрадывается тебе в доверие, как друг, а когда он уходит, получается, что обвел тебя вокруг пальца.

— Талызин — прекрасный психолог, — подтвердила Марина. — У него к каждому свой подход. Но тебе нечего переживать, надеюсь, никого ты не выдала. Насколько я понимаю, он все основное уже знал. Например, про открытый люк. Ведь знал?

— Да.

— А я ему про люк не говорила.

— А он тебе? Не намекал, как мне? Ну, мол, не было ли происшествия? — Он спросил, я ответила, что не припомню, и он отвязался. Интересно все-таки, кто именно ему рассказал?