Сыграй со мной в запретную игру - Элли Лартер

раз обжигался — и в итоге выбрал одиночество.

Одиночество было простым, понятным, надежным, ненапряжным.

Я трахался с кем хотел, когда хотел, сколько хотел.

Ни перед кем не отчитывался.

Или не трахался, а просто много спал, читал, общался с друзьями.

Практиковал или не практиковал БДСМ.

Работал в клубе или не работал, уходил на несколько месяцев, а потом возвращался опять, отмахиваясь от саркастичных шуточек Егора.

Занимался тренерской деятельностью.

Путешествовал.

Жил в свое удовольствие, одним словом.

И совершенно не думал о вселенской любви, семье, детях…

Я и сейчас не то чтобы думаю, но все же… Обходиться с Женей, как с проходной пассией, почему-то не хочется, она заслуживает большего. А значит, пришло время хорошенько подумать и выбрать одно из двух: либо строить серьезные отношения, либо расставаться. Просто играть и развлекаться с этой девушкой уже больше не хочется.

Вот черт.

— О чем ты задумался? — спрашивает Женя, заметив сложное выражение моего лица. Я поворачиваюсь к ней и улыбаюсь, отвечая совершенно честно:

— О тебе.

Она тут же краснеет, смущаясь, и уточняет:

— О чем именно?

— О том, как ты прекрасна.

— Да ладно… — от удовольствия она аж ерзает на постели. Я решаю, что на сегодня сложных мыслей достаточно, и просто притягиваю ее к себе, увлекая в долгий и требовательный поцелуй, чтобы потом снова заняться сексом. Женя не сопротивляется, и я с удовольствием подминаю ее под себя, лаская, целуя и на этот раз медленно, долго трахая, пока она не истечет соками и не зайдется мучительными стонами очередного оргазма.

Утренний будильник вырывает нас обоих из крепкого сна, но вместо того, чтобы честно встать (или хотя бы сесть в постели, для начала), я отключаю смартфон к чертям собачьим, притягиваю девушку обнаженной спиной к своей обнаженной груди и утыкаюсь носом в ее теплую шею. Девчонка сладко сопит и зевает, а потом спрашивает тихо хриплым голосом:

— Нам не пора вставать? Мне нужно в школу… А тебе куда-нибудь нужно?

— Нет, — отвечаю я так же тихо и только сильнее сжимаю ее поперек талии, лаская кончиками пальцев плоский живот. — И тебе не нужно. Хочу, чтобы ты сегодня прогуляла уроки, моя плохая непослушная девочка.

— Мои родители совсем с ума сойдут, — я слышу в ее голосе улыбку.

— Так им и надо.

— Интересно, они уже обнаружили, что я сбежала? — хмыкает она.

— Думаю, нет, — говорю я. — Для этого им нужно либо выйти из подъезда и обойти вокруг дома, либо вообще выломать дверь в твою спальню… Даже не знаю, что из этого проще.

Женя смеется:

— Ужасно!

— Просто кошмар! — подтверждаю я с улыбкой.

— Отец наверняка поедет в школу в надежде, что я пришла на уроки…

— И что после уроков тебя можно будет повторно запереть, как свою собственность, — добавляю я недовольным тоном.

— Я ему больше не позволю, — заверяет девушка.

— Неужели? — в моем голосе явно читается ирония. Женя прекрасна, как ни крути, но постоять сама за себя и как следует ответить родителям пока не может. Я не виню ее, ведь ей всего восемнадцать, но хотелось бы, чтобы она более настойчиво и нагло отстаивала свои границы. Надеюсь, со временем она научится, а я готов помогать как только возможно. Если потребуется — поговорю с его родителями. Вообще-то, наверное, давно пора.

— Ты во мне сомневаешься? — обиженно дуется девушка, поворачиваясь ко мне лицом. Я тут же ласково чмокаю ее в нос:

— Разве что в твоей уверенности.

— Ну и зря. Вчера я просто растерялась. Я правда не думала, что они настолько агрессивно будут реагировать…

— Да уж, — я качаю головой, а потом прокашливаюсь и меняю тему: — Так, хватит нытья. Сегодня мы едем покупать тебе новую одежду, раз уж заехать за старой пока нельзя, а потом — в клуб, устраивать тебя на работу.

— Ура-а-а, — протягивает девушка и лезет ко мне целоваться.

— Но сначала — завтрак, — добавляю я. — И душ.

— Вместе?

— А ты хочешь вместе?

— Да, — подтверждает она.

— Тогда идем.

После восхитительно долгого совместного душа и вкусного завтрака с горячим кофе я выдаю Жене свои демисезонные ботинки: девушка, конечно, смотрится в них откровенно нелепо, плюс они ей чертовски велики, но другой более или менее подходящей обуви в моем доме просто нет, а выпускать малышку из дома прохладным апрельским утром в одних носках — совсем не вариант. Также я даю ей теплый вязаный кардиган: да, по счастливой случайности, в моем доме есть женский кардиган.

— Это что, осталось от твоей бывшей девушки? — спрашивает Женя с сомнением и даже немного морщится. Прекрасно ее понимаю, мне бы тоже не хотелось носить одежду ее бывших мужчин. Но…

— Нет, — отвечаю я с улыбкой. — Это кардиган моей мамы. Она забыла его, когда последний раз приезжала в гости.

— Ого! — восклицает Женя и тут же гораздо охотнее принимает одежду, а потом задумчиво добавляет: — Знаешь, а ведь это очень забавно…

— Что именно? — спрашиваю я, не понимаяя сразу, о чем речь.

— Что ты уже так много знаешь о моих ужасных родителях, а вот я о твоих — ровным счетом ничего, — объясняет девушка.

— Да нечего там особо рассказывать, — я пожимаю плечами. — Отец умер, когда мне было десять: инсульт.

— Сочувствую, — Женя поджимает губы.

— Я плохо его помню, — признаюсь ей. — Так что ничего страшного… Он был трудоголиком и мало времени проводил дома. Пахал днем и ночью. Потому и ушел так рано. Сгорел. А мама до сих пор живет в подмосковных Мытищах, перебираться в Москву не хочет, хотя я много раз предлагал купить ей квартиру неподалеку от моей. Работает учительницей младших классов, детей просто обожает. Она прекрасная, совершенно удивительная женщина, правда, но в ней нет ничего такого, о чем можно было бы как-то особенно подробно рассказывать…

— Мамы — всегда исключительные для нас люди, — замечает девушка.

— Пожалуй, — я киваю и иронично