Крестовые походы - Оливия Кулидж

В его голосе чувствовалась озабоченность. Если Ги де Лузиньян уже сделал себя королем, то Изабелла с Гемфри, королева Мария и все Ибелины оказывались в опасности. Неужели бароны и рыцари орденов преодолеют свою ревность и будут служить этому выскочке? Он не мог этому поверить.

– Флаг Ги де Лузиньяна развевается слева, – спокойно сказал Балдуин. – Они принесли королевское знамя, потому что армия выступила от имени короля.

Балиан с облегчением вздохнул. Наверное, в этом все дело! Бог дарит чудесные исцеления, но только не от проказы. Королевский флаг взяли пожеланию баронов, поскольку даже для спасения Керака они не хотели подчиняться власти сенешаля Амальриха де Лузиньяна, который был способнее своего братца Ги, но также не пользовался любовью баронов.

– Еще не все потеряно для вашего сына и моей дочери, – сказал он Рейнальду, надеясь, что их союз приведет к созданию единой коалиции, и не имеет значения, как его раздражает необходимость зависеть от этого человека.

Рейнальд не ответил, не будучи уверен, на чьей стороне лежат его интересы. Он сомневался, что союз с Ибелинами принесет процветание. Им можно было воспользоваться, чтобы набить себе цену у противоположной стороны. Ее, во всяком случае, можно прощупать, не будет ли каких-либо предложений.

– Давайте подождем и встретим их здесь, – предложил он и осадил коня.

Отряд из Керака представлял собой замечательную картину, поскольку бароны оделись со всем великолепием, как на турнир: шелковые знамена, позолоченные древки копий и сверкавшая золотом конская сбруя. Армия остановилась на склоне горы, видимо готовясь расположиться там лагерем на ночь, но передовая группа всадников, в числе которых были великие магистры рыцарских орденов, выделявшиеся большими красным или белым крестами на плащах, двинулась дальше.

Рейнальд приветствовал их словами благодарности. Он умел вести себя учтиво, если считал это необходимым, поскольку много лет назад был мужем правившей принцессы Антиохии, из чьей семьи сам император соблаговолил выбрать жену. В его обращении к сенешалю был заметен намек на нежелание Амальриха участвовать в спасении Ибелинов. По сути, его приветствие было таким неискренним, что Балиан вспыхнул от негодования, а Рейнальд Сидонский, сидевший на вороном коне рядом с магистром ордена святого Иоанна, внезапно произнес:

– Вашу благодарность следует переадресовать королю, потому что лишь его власть помогла вывести баронов на помощь Кераку.

– Я безусловно благодарен королю, – высокомерно сказал Рейнальд, любивший принца Сидонского не больше Ибелинов, – и вы можете ему это передать, поскольку положение Керака слишком уязвимо, чтобы я мог оставить замок.

В душе он был рад избавиться от унижения благодарить короля, чьи приказы по старому делу с нарушением перемирия он воспринял с полнейшим пренебрежением. Он улыбнулся принцу Сидона, развеселившись при мысли, что тот будет его посланником и посредником.

– Вы можете сами доставить свою благодарность, – возразил принц Сидонский, начиная злиться. – Вон там развевается флаг короля.

Рейнальд настолько удивился, что уронил поводья на шею лошади и выпучил глаза. Наступила полная тишина.

– Но кто… кто – король? – наконец спросил он.

– Король Балдуин Четвертый, сын короля Амальриха, – горделиво ответил принц Сидонский. – За кем еще последовали бы бароны? – Он повернулся спиной к сенешалю и вытянул руку: – Вон его носилки.

Королевский флаг и в самом деле двигался вперед, а за ним неуклюже следовало занавешенное ложе, закрепленное на ремнях между двух лошадей и опасно накренившееся над неровной землей. Рейнальд уставился на это сооружение, его обычно такое румяное лицо покрылось пятнами от красного до серого цвета, а руки судорожно поймали поводья, отчего лошадь беспокойно попятилась.

– Прокаженный король! – прошептал он, потеряв самообладание в первый раз с тех пор, как Балиан познакомился с его изысканностью сеньора и свирепостью разбойника. Стало очевидно, что по крайней мере одной вещи Рейнальд боялся.

Балиан смотрел на него с отвращением. Король умирал, ужасно страдая, и все же отправился на войну, чтобы пристыдить баронов и выручить человека, который им открыто пренебрегал. Все эти мучения он терпел ради своего королевства.

– Клянусь бородой Магомета, – произнес Балиан, – вот король, который мог бы превзойти Саладина! Если ты не поблагодаришь его, я вобью свой меч прямо в твою трусливую глотку!

– А я, – очень отчетливо произнес принц Сидонский, – в это время поддержу твои руки.

Носилки, покачиваясь, приближались, распространяя, по меньшей мере воображаемый, запах разложения.

За два дня до Рождества в маленький городок, находившийся недалеко от Вены, забрел менестрель. Он не стал петь на рыночной площади, так как его языком был французский и, во всяком случае, он чувствовал себя выше шайки оборванцев, которая уже колотила там в барабаны, представляла что-то и попрошайничала. Этот мужчина был тепло одет, хотя и запылился в пути, а на спине нес виолу и, следовательно, владел некоторой профессией. Он отнюдь не выглядел придворным музыкантом, но, вероятно, все же мог пением зарабатывать себе ужин в небольших замках, чьих грубых владельцев-баронов скорее могла привлечь не музыка, а новизна.

Появился он в рыночный день; без всякой цели стал прогуливаться среди толпы, собиравшейся послушать человека, проповедовавшего новый крестовый поход. Этот оратор, говоривший хриплым голосом, одноглазый и вообще злодейского вида, принял крест, по его словам, из-за своих грехов.

Несмотря на свою внешность, на эту тему он говорил страстно и обладал хорошим красноречием. Он рассказывал, как Саладин захватил Иерусалим, как приказал носить Святой Крест по улицам и бичевать его. Полные возмущения короли и принцы дали обет вернуть этот город Богу. Король Филипп французский, король Ричард английский, старый Рыжебородый император и даже повелитель Австрии герцог Леопольд приняли крест и отправились за моря с таким славным кортежем, которого прежде никогда не было. Но вера сильных мира сего оказалась нечистой. Они вели с Саладином переговоры и обменивались подарками с сыновьями дьявола. Освободив Акру и другие прибрежные города, они повернулись к Святой Земле спиной, вспомнив о ссорах между собой, и оставили Иерусалим в руках неверных. Лишь простым людям Бог позволит вернуть Святой Город, тем, кто примет крест из веры, поклянется не просить пощады, но и не станет ее давать.

Публика слушала проповедника, пока он не стал зазывать добровольцев. В этот момент менестрель обернулся к одному из стоявших рядом людей и с сильным акцентом спросил по-немецки, не соблазняет ли его возможность спасти душу. Деревенщина откашлялся и сплюнул. Нисколько не смущаясь, менестрель толкнул в бок другого и повторил вопрос, добавив: