Водный мир - Людмила Райот

— Неплохо, но кое-чего не хватает, — выдает он после детальной проверки моего вида.

Лезет в карман брюк и достает маленькую блестящую вещицу. Я вижу пару высушенных плавников фиори, сцепленных между собой по типу бабочки. Один — розовый, отливающий синим, другой — ярко-желтый. С обратной стороны приделана тонкая шпилька.

— Я…

— Это подарок, — атлант поднимает руки и вставляет красивое, сияющее украшение мне в волосы.

— А теперь пойдем. Сейчас начнется все самое интересное.

Он тащит меня за руку ближе к центру площади, где оставили небольшое свободное пространство. Прямо посередине горит жаровня, желтые языки пламени взвиваются вверх и почти затмевают свет звезд. Вокруг прямо на земле расположились музыканты — все те же полуодетые атланты. Мужчины держат в руках инструменты, некоторые их них представляют собой разновидности барабанов, другие непохожи ни на что, виденное мной прежде.

Внезапно музыка обрывается, в воздухе повисает гулкая тишина.

— А что начнется-то? — шепчу я Тимериусу. Мне некстати вспоминается упоминание Никеля о возможных жертвоприношениях.

— Гереро будет говорить с людьми, — из уст хамелеона это звучит так почтительно, что я не решаюсь шутить и уточнять причину значимости сего события. Достаточно и того, что наконец увижу таинственного правителя, держащего в страхе целый остров.

В дальних рядах напротив возникает волнение. Меняясь местами, сдвигаясь и утрамбовываясь, атланты образуют коридор, ведущий к одному из домов. На потускневшей облицовке здания выделяется огромный глаз, намалеванный дешевой краской. «Просто, но со вкусом», сказала бы я об этом художестве днем. Но в свете костров кажется, что взгляд единственного ока проникает в самую душу, а зрачок, зияющий черной дырой, напоминает провал в потусторонний мир.

Дверь дома открывается, и на пороге, под аккомпанемент из дружных вздохов, возникает высокая фигура. К ней тут же бросаются двое молодых атлантов, берут гереро под руки и помогают ему сделать первый шаг. Сначала эта услужливость отдает раболепием, и лишь спустя минуты благоговейного молчания, сопутствующего передвижению процессии по живому коридору, я понимаю — гереро прожил на свете достаточно долго, чтобы заслужить подобное обхождение. Он не просто стар, а невероятно, поразительно древен.

Меня ввела в заблуждение его стать: несмотря на возраст, пожилой атлант держится прямо и идет сам, опираясь на длинноволосых парней.

Чем ближе он подходит к центру площади, тем явственней я ощущаю в нем иного. Вовсе не старость заставляет его периодически клониться к земле и еле переставлять ноги — его тянет вниз мудрость, накопленная атлантами за тысячи лет существования. Его сила грандиозна, но вызывает совсем другие эмоции, нежели сила других знакомых мне чтецов: не страх и не растерянность перед лицом чужой могущественности. Она не нависает над головой тяжелым клинком, а расправляется широким, надежным крылом, позволяя спрятаться и укрыться в спасительной тени.

Перед жаровней откуда ни возьмись появляется кресло, на его темном материале высечены рисунки, по очертаниям схожие с татуировками. Приглядываюсь повнимательней, неужели оно деревянное? Дерево — огромная редкость в Атлантисе.

Тимериус замечает мой заинтересованный взгляд и улыбается краешком губ.

— Этот трон — самая дорогая вещь на всем острове. Удивительно, правда?

Удивительно, не то слово. Жаль, я не догадалась взять с собой в путешествие бус и сережек из яблони, купленных в далеком прошлом на черноморском побережье. Моментально стала бы богачкой.

Гереро Стронцо тщательно усаживают в кресло. Вся площадь превращается в слух, нервы натягиваются в томительном ожидании. Черт, ну как же медленно он все делает! Поддаюсь всеобщему настроению и сгораю от любопытства, усиленно прислушиваясь. Буквально не могу оторвать взгляда от трона с восседающем на нем атлантом.

Наконец царственный старец поднимает подбородок в приветственном жесте, и толпа взрывается ответными криками, подражая стадиону футбольных болельщиков, но стоит ему опустится, как глотки дружно замолкают.

Я жду обещанной речи, но вместо нее начинается что-то совершенно невероятное. Островитяне по одному подходят к гереро, берут его за руку, что-то шепчут, благодарят, кланяются. Тот в ответ неизменно молчит, кивает, иногда улыбается, иногда слегка хмурится. Все это сопровождается какой-то особой атмосферой гармонии и тепла: никто не толкается, не стремится пролезть без очереди, нахамить соседу. Чем больше я смотрю на это, тем сильней становится мое недоумение.

С тех самых пор, как я попала в Набил, покинув родную планету, в сознании закрепилась установка — чтецы опасны. Иные, обладающие даром считывать отпечатки людей — могущественная, но враждебная каста, призванная распознавать человеческие слабости, подчинять и порабощать. Я сотни раз видела, как от них отшатываются, смотрят с неприязнью, прячут руки. Но я никогда не видела, чтобы люди шли к ним сами, с радостью и воодушевлением.

Через Стронцо успевает пройти пять или шесть атлантов, когда он, словно вспомнив о чем-то, обводит взглядом всех присутствующих.

— Где эта девочка? — я впервые слышу его глубокий, чуть надтреснутый голос.

Лица атлантов, как по команде, дружно поворачиваются в сторону нас с Тимом, а у меня пересыхает в горле. Парень пихает меня локтем и шепчет:

— Иди к нему. Я договорился о том, что ты подойдешь вне очереди.

От него расходятся успокаивающие флюиды, но они не могут соперничать по силе с аурой Стронцо, давлеющей над площадью. Дыхание сбивается, ноги не слушаются, когда я прохожу мимо расступившихся передо мной атлантов, робея под прицелом десятков темных глаз.

Ну, Тимериус! Вот уж удружил, так удружил. Я может, и не собиралась «беседовать» с этим атлантийским чтецом, а он выбил мне вакантное местечко. Но отказаться от общения с гереро, когда он сам публично позвал меня, значит навсегда разверзнуть пропасть между мной и местными.

Стараюсь отключить свой внутренний датчик на ментальные воздействия и сосредоточиться на облике старца. Повальное стремление атлантов выставлять тело напоказ не относится к нему, он максимально скрывает татуировки (которые, несомненно, имеются), облачась в длинную светлую хламиду, на которой изображен все тот же глаз. Его седые, тщательно расчесанные волосы спускаются до самого пояса. Хочу рассмотреть внешность чтеца и терплю поражение: черты лица постоянно ускользают от взгляда, размываясь, прячась в несуществующей тени.

Его невозможно воспринимать и описывать мерками просто человека. Он — нечто большее.

Гереро не раскрывает рта, но мне слышатся тихие шепчущие голоса, доносящиеся от поджарой фигуры. Мерное бормотание бесчисленного количества людей, давно умерших, но продолжающих жить в коллективном бессознательном своих потомков. Рассказывающие истории радостей и невзгод, ошибок и открытий. Накладываясь друг на друга, они сливаются в одну единую песню — Историю Атлантиса.