Живой Сталин. Откровения главного телохранителя Вождя - Владимир Логинов

В «Правде» было сообщение насчет Тухачевского. Тухачевский согласился, что заговор был против Ворошилова, не против Сталина, а против Ворошилова. Я вас спрашиваю: если против Ворошилова шел заговор и его, Сталина, хотели лишить основной силы — армии, что оставалось для того, чтобы снять Сталина? Ничего! То есть заговор против Ворошилова был заговором против Сталина. Бесспорно, это была направленная борьба… Куда все эти нити шли, конечно, трудно сказать, но не исключено, что заговор был слишком обширный, даже больше, чем мы можем сегодня знать. Борьба шла… И еще… Когда говорят о необоснованных репрессиях, достаточно хотя бы сказать, что во всех отдельных случаях Сталин не может быть ответствен. Вот меня арестовали, но нашелся человек, который пришел и прямо сказал: «Если есть малейшая вина, малейшее выражение недоверия, нелюбви или что-то, я готов вместе с ним отдать жизнь». Сталин меня тут же освободил. У Колыванова есть в воспоминаниях, когда он пришел к Сталину и сказал, что такой-то невинный летчик сидит в Сибири и он за него ручается головой. Сталин отдает распоряжение, и буквально через несколько дней этот человек поступил в распоряжение Колыванова. То есть когда находились заступники, когда он чувствовал, что этот человек действительно обижен несправедливо, он принимал меры… Но за всех так нельзя…

— Еврейский вопрос и Сталин…

— Он антисемитом не был, он был против сионистов. И это как бы бросало тень на плетень. Но быть против сионизма — не значит быть против евреев. Кагановича же он держал. Если бы Сталин готовил заранее депортацию всех евреев, то сначала он избавился бы от Кагановича… Глупость это, глупость… Сталин был достаточно умным человеком, чтобы это понимать… Это основывается на том, что во время войны приходилось депортировать отдельные народности, но это все имело свою основу. Вот говорят насчет немцев поволжских, а что, ведь в Энгельсе же были случаи, когда находили парашютистов, засланных, которых немцы прятали, и, конечно, нельзя было полагаться на них… Ведь речь шла не о личных интересах, а о деле всей жизни Сталина и жизни народа, и он не мог ради каких-то отдельных личностей рисковать делом, за которое всю жизнь боролся… А то, что сионистское движение было, это, по-моему, бесспорный факт. В каждом отдельном факте надо разбираться, но дело в том, как разбираться, кто разбирается и кто дает заключение, вот что важно. Достаточно много евреев было у власти. Может, это потому, что после революции большое количество евреев было сосредоточено в правительстве, и они, видимо, через сионистские организации вели соответствующую работу, и их пришлось ликвидировать… Я лично отвергаю антисемитские настроения, но то, что большое количество евреев поддерживало сионистские организации, было фактом.

— Вышинский?..

— Ух какой умница был!.. Симпатичнейший человек… Про него пишут очень отрицательно, потому что он сталинскую линию защищал… Царство Небесное всем тем, кто служил правде, народу и кто помогал Сталину в создании такой великой державы. И вот когда ругают Советский Союз, что все у нас плохое, что для истории это беда была, для России в первую очередь и для мира, что Советский Союз — это чепуха, всегда забывают о том, что если английский рабочий класс, и американский, и западный — если в Европе и в мире рабочие живут хорошо, — это, по-моему, потому, что существовал Советский Союз. Существовала опасность, что может произойти революция в мировом масштабе, и капиталисты, империалисты были вынуждены создавать хорошие условия для своего народа, давать социальные права. Вот в этом — великая роль Советского Союза, по-моему.

От автора

Этот пожилой человек вошел в мой кабинет лет с нашим старым знакомым Бичиго, представившим его как своего товарища, работавшего под началом Н. С. Власика и хорошо знавшего его лично. Грузин из Гори с интересной фамилией Русишвили. Ему было далеко за восемьдесят, но все из живых соратников и друзей, как в молодости, называли его просто Павликом. И не потому, что он был самым молодым из окружения Сталина, а потому, что Павлик — свой человек: добрый, веселый, мобильный и несказанно толковый во многих делах. И в вине как бог разбирается! Да и должность у него была царедворская — виночерпий Иосифа Виссарионовича.

Когда я начал готовить эту книгу, то пригласил его к себе. Он еще работал начальником охраны одного из закрытых предприятий Министерства атомной энергии. Мы проговорили полдня. Павел Михайлович живо вспоминал свою молодость, был искренен и скромен в оценках. Как говорится в народе, не судите, да не судимы будете. Лишь в одном он был непреклонен и стоял до конца. А именно в том, что подлинным отцом Сталина был Яков Георгиевич Эгнаташвили, дедушка Бичиго, в честь которого и назвал своего первого сына Яковом Иосиф Виссарионович.

— Как только приезжал в Москву Васо Эгнаташвили, — сын Якова Георгиевича, брат Александра Яковлевича, — вспоминал Павел Михайлович, — Сталин бросал все дела, И они собирались втроем где-нибудь посидеть. Васо Яковлевич никогда не уезжал от нас, не встретившись со Сталиным.

— А может, это дань уважения семье Эгнаташвили? Ведь Сталин вырос с ними? — не унимался я.

— Да братья они! — настаивал Павел Михайлович. — Ну скажите, почему из одной семьи один стал генералом, заместителем Власика, а другой сначала редактором республиканской газеты, а затем секретарем Президиума Верховного Совета Грузинской ССР? Неужели здесь все обошлось без влияния Сталина? Я так не думаю… Кстати, когда Власик вернулся из ссылки, а это было в пятьдесят шестом году, я ему рассказал об этом, и он крепко задумался…

— Вы с ним сразу после ссылки встретились?

— Ой, интересно получилось. Я иду по улице Горького, там, где была выставка подарков Сталина, и вдруг смотрю, идет Власик. Я к нему, и он меня тут же узнал… Ну, обнялись, расцеловались. Он меня так тепло, прямо отеческой любовью любил. Все время — Павлик, Павлик… Зашли в кафе посидеть, он сразу бутылку вина заказал. Вообще-то он выпить любил и в каждую нашу встречу обязательно чего-нибудь принимал. А получилось так, что жили мы рядом. Он на улице Горького, а я на Садово-Кудринской. И часто друг к другу в гости ходили. Детей моих он очень любил… Так вот, когда я ему рассказал о том, что Александр Яковлевич — брат Сталина, он задумался, а потом говорит: «Знаешь, Павлик, я сделал в жизни одно нехорошее дело, когда дал согласие на перевод Александра Яковлевича в Крым. Конечно, на меня Берия сильно давил, но если бы я знал, что он брат Большого, то никогда бы не отпустил его. Поеду к Бичиго, стану перед ним на колени и буду просить прощения…»

— А скажите, Павел Михайлович, вы лично знали Якова Георгиевича Эгнаташвили?

— Конечно. В том-то все и дело, что я своими глазами все видел и своими ушами все слышал. Отец мой, Михаил Дмитриевич Русишвили, с детства дружил с ним и был в добрых отношениях до конца своих дней. Яков Георгиевич был человеком состоятельным, занимался реализацией вина, которое нередко закупал у моего отца — одного из лучших виноделов Гори. Кстати, он же крестил моих братьев и сестер. Эгнаташвили был известен не только в Гори, но и по всей Грузии своей физической силой, умом, справедливостью и честностью. Словом, это был человек по всем своим данным положительный. Мой отец часто бывал дома у Эгнаташвили, и сам Яков Георгиевич к нам то и дело приезжал за вином. Спустится в подвал, зачерпнет ведерком из распечатанного кувшина и все ведерко выпьет. А потом подгонял арбу с бочками и давай таскать ведрами из кувшинов и переливать в бочки. А кувшины по две тысячи литров у нас были. Зальет бочки, сядет за стол с отцом и еще несколько ведерок выпьет, но при этом никогда пьяным не был. Такой был сильный человек. А потом увозил вино на продажу.