Запретное желание - Джилл Шелвис

Запрокинув голову, Эмма наблюдала, как Стоун подсадил каждого из мальчишек, когда те достигли вершины. Трудно было представить его ребенком, да к тому же ранимым.

– Итак, – отец снял с головы бейсболку, и Эмма увидела, что его волосы, как и всегда, топорщатся в разные стороны, – сегодня день скалолазания. А на следующей неделе мы отправимся на рафтинг.

– «Мы»?

– Я помогаю Стоуну с детьми, когда могу. В последнее время эта возможность появляется все чаще.

Какая ирония судьбы. Он готов был заниматься с чужими детьми, хотя на собственную дочь у него никогда не было времени.

Мальчишки начали готовиться к спуску. Эмма хотела было указать на то, насколько это опасно, но потом решила промолчать. В Нью-Йорке подростки каждый день сталкивались с еще большими опасностями, и хорошо, что здесь, в этой глуши, за их товарищами есть кому присмотреть.

Только, что этим человеком оказался Стоун… Это пробило огромную брешь в его репутации праздного любителя кататься на лыжах.

– Ты справляешься в клинике?

Эмма посмотрела на отца.

– Сегодня я заработала еще три запеканки и выслушала пару свежих сплетен. Мне пришлось разобраться с отравлением плющом и инфекцией во вросшем ногте. И больше ничего. Совсем. Не знаю, как мне удалось с этим справиться.

Доктор Синклер сочувственно кивнул.

– Совсем другой ритм, да?

– Да уж. Отец… – Она от многого отказалась, чтобы приехать сюда, а он лазает по горам. – Что ты делаешь?

– Ну, Стоун здесь. Я приготовлю обед для детей, а потом…

– Я хочу сказать… – Эмма ущипнула себя за переносицу и глубоко вздохнула. – Как получилось, что ты вполне способен лазать по скалам, но при этом не в состоянии работать?

– О… – Он направился к крыльцу с необычайной легкостью для шестидесятилетнего мужчины, перенесшего сердечный приступ. – Ты об этом.

– Ты оправился достаточно, чтобы вернуться к работе, – произнесла Эмма.

Доктор Синклер почесал голову.

– Ну…

– Знаешь, с твоей стороны было не слишком любезно скрывать от меня правду. – Они поднялись на крыльцо и теперь находились на достаточном расстоянии от остальных, чтобы побеседовать наедине. – Я просила, чтобы ты показал мне свою карту, чтобы дал мне возможность следить за твоим выздоровлением, но ты предпочел все от меня скрывать. Хорошо, я с этим согласилась: в конце концов, это твоя жизнь, – но у меня тоже есть жизнь, отец.

Улыбка пожилого доктора слегка померкла.

– Я не хотел вовлекать тебя, ибо нелегко читать медицинскую карту близкого родственника.

– Полгода назад я похоронила мать, так что и с этим справилась бы. Вообще я могу справиться с чем угодно. Проблема в том, что я приехала тебе помочь, в то время как ты, судя по всему, в моей помощи не нуждаешься. И я была бы благодарна узнать об этом чуть раньше, поскольку нахожусь отнюдь не в отпуске.

– Я не думал об этом, Эмма.

– А о чем ты вообще думал? О том, что после всех этих лет молчания я с радостью брошу все, чтобы работать в твоей клинике?

Доктор Синклер ничего не ответил.

– Мне нужно вернуться в Нью-Йорк, – тихо произнесла Эмма.

– Чтобы работать по восемьдесят часов в неделю.

Минимум. Теперь, когда ее мать умерла, а отчим слонялся по миру, количество рабочих часов не имело значения.

– Я люблю свою работу.

– Речь о твоей жизни, а не о работе.

– Папа. – Эмма устало потерла глаза. – Мне кажется, ты немного запоздал с отеческой заботой. Если тебе стало лучше, я хочу об этом знать.

Он молчал. Немного подождав, Эмма отвернулась и едва не врезалась в Стоуна, который успел спуститься на землю и неслышно подошел к крыльцу.

Мальчишки гоняли на лужайке мяч. Привычная улыбка Стоуна куда-то исчезла.

– Он не готов вернуться к работе, Эмма. Он…

Однако доктор Синклер коснулся руки Стоуна, и тот так и не произнес вслух то, что собирался сказать.

– В этом чертовом грузовике у меня три запеканки, – сдалась Эмма. – Я привезла их тебе. Так что теперь готовить не надо. – С этими словами она направилась к автомобилю, поставила тарелки одна на другую и вновь ощутила странное покалывание на шее, коего никогда не возникало до тех пор, пока она не встретила Стоуна.

Хотя Эмме совсем не хотелось об этом думать.

Черт бы побрал этого мужчину!

Эмма развернулась, и конечно, увидела его. Просто поразительно, как быстро мог передвигаться Стоун. Совсем как кошка. Эмма заглянула ему в глаза и впервые за все время их знакомства не смогла прочитать, что в них написано. Он напоминал ей большого и сильного леопарда. Или тигра. Кого-то удивительно тихого, нетерпеливого и опасного в потертых джинсах и старой футболке, плотно облегающей широкие плечи, грудь и рельефный живот. Его своенравные волосы торчали сегодня во все стороны, словно вместо расчески он воспользовался пятерней. А его лицо…

– Эй… – Эмма провела пальцем по его виску. – Где швы?

– Я их снял.

О да, он крайне опасен. Во всяком случае, для ее психического здоровья.

– Что вы сделали?

– Признайте, у меня неплохо получилось.

Порез зажил идеально.

– Вы должны были позволить сделать это мне.

– Честно говоря, я не собирался позволять вам этого. – Стоун немного помолчал. – Эмма…

– Нет. – Она не хотела ничего слышать, хотя понимала, почему он играет роль защитника ее отца. Только вот она устала от людей, у которых кто-то стоял за спиной, в то время как у нее не было никого.

– Я не хочу об этом говорить.

– Плохо. Потому что я как раз хочу поговорить. – Стоун огляделся по сторонам, дабы убедиться, что их никто не слышит. – Он приезжал повидать вас, Эмма.

– Что?

– Когда вы были ребенком. Не раз приезжал. Но ваша мать скрывала это и каждый раз увозила вас подальше от дома.

– О чем вы говорите?

– Он посылал письма и звонил. Он пытался стать частью вашей жизни, но она каждый раз повторяла, что не бывать этому. С вами она метила высоко. А он ей только мешал.

– Нет. – Эмма покачала головой. – Она бы не сказала ничего подобного. – Только вот… Только вот сколько раз Сэнди повторяла эти самые слова… что Эмма должна подняться выше собственных корней. О господи! – Я не верю.

– Я знаю, как сложно услышать другую версию событий. Ведь она вас вырастила.

Нет. Нет, это не сложно. Эмма, как никто другой, знала, что у каждой медали имеются две стороны.

И все же выражение лица Стоуна, полное сочувствия и уверенности…