Увести за 60 дней - Дарья Волкова

- Свадьбы не будет, Лиль, - каким-то неестественно спокойным голосом вдруг сказал Данил. – В этот раз – точно. И окончательно.

- Я знаю.

- Откуда?

Я некстати поразилась тому, как спокойно мы говорим. У меня вот прямо сейчас ломается жизнь, и хрен с ним, с пафосом, - потому что я это чувствовала так отчетливо, что даже хруст слышала. У Данила тоже сейчас в жизни происходит не самое малозначительное событие. А мы говорим так, словно обсуждаем, какую пиццу заказать на ужин.

Я глубоко затянулась и бессмысленно смотрела на длинную струю дыма.

- Я знаю, что за сообщение ты только что получил.

- Откуда?!

Я чувствовала, как его взгляд жжет мне щеку. Но до одури боялась повернуть голову. Еще одна затяжка, еще одна струя вперед и вверх.

- Это я отправила это сообщение. Ну, точнее, не совсем я. Но по моей просьбе. И то видео, из-за которого на тебя обиделась Валерия – его тоже снимала я. Более того, там все… сделала я.

- Но зачем?!

И я повернула голову. Данил смотрел на меня так, будто… Я даже не знаю как. Любые сравнения будут банальными и пафосными. Я видела только, что на его щеках стал разгораться широкий густой румянец.

- Зачем?! - прокричал он, потому что я молчала. – Зачем, Лиля, зачем?!

- Потому что я тебя люблю.

Окурок полетел в урну, а я – в пропасть.

Уходила я, слыша хруст окончательно доломавшейся и идущей ко дну жизни, собственное шумное дыхание и шелест кроссовок по асфальту. Данил не сказал ни слова.

- ЛильВитальна!

Я вздрогнула. Вы тоже вздрогнули, да?

А дальше понеслось.

- А мы сегодня пойдем на озеро?

- А если я не хочу молока?!

- А у меня лактозная непереносимость.

- Это понос, дебил!

- У меня чипсы съели!

- Не было никаких чипсов!

Голова кругом? У меня тоже.

Спустя ровно сутки после моего фатального признания Данилу меня уже не было в Питере. Где же я была, спросите вы? В Карелии. В детском оздоровительном лагере.

Раньше они назывались пионерские, а теперь оздоровительные. По мне, так один хрен.

Приехав на автопилоте домой, я поняла, что умру, если не сделаю ничего вот-прям-щас. И я сунула нос в старый рабочий чат по «Смешарикам», из которого меня по какой-то неведомой причине не выкинули, и написала сакраментальное «Есть чо по работе?». И понеслось:

- Лиль, горим!

- Завтра сможешь?

- Блин, как ты вовремя, Плик!

Оказалось, что горит вакансия вожатого в детском летнем лагере, - и тут я. Необходимые медицинские документы мне пообещал сделать задним числом, сумку с вещами я паковала глубокой ночью, утром оставила записку родителям, позвонила Жанне Геннадьевне, выслушала о себе массу лестного - и вуаля! Вот я на Финском вокзале, в компании восьми- и девятилеток отравляюсь в Карелию.

Все это время я ждала. Звонка. Сообщения. Хоть какого-то знака от Данила. Но он молчал.

А красный поезд уносил меня на север, в Карелию.

Значит, так и надо.

Что, в конце концов, ты хотела от него услышать? Как он ненавидит тебя? Как презирает?

Так ты и так знаешь, Лиля Плик - чего стоишь ты и твои поступки. Как тебя вообще до детей допустили - с таким послужным списком?

* * *

А тебе уже орали в ухо наперебой – пора было идти на озеро. Я встала с крылечка домика вожатых, на котором медитировала на солнце в редкие минуты тишины, поправила бейсболку и привычно пересчитала свое поголовье. Поголовье смотрело на меня с ожиданием.

Я подняла руку вверх.

- В темпе… фокстрота – вперед! Кто последний – тот шухлядка!

И моя банда помчалась вперед, на ходу умудряясь гуглить фокстрот и шухлядку.

* * *

Наступил тихий час. Он, конечно, условный тихий час. Но, по крайней мере, тише и спокойнее, чем в остальные часы. Я только успела вытянуть ноги на кровати и подумала о том, что тот, кто придумал спать днем – гений, как в комнату ввалилась Аня.

- Ну все, приплыли!

Я со вздохом села на кровати.

- Куда и, главное, зачем?

- Электричество кончилось! – выпалила Аня и шлепнулась на свою койку.

- Как, совсем?

- Совсем.

Я выудила из тумбочки диссидентский запрещенный чайник и воткнула его в розетку. Да, электричество в розетке отсутствовало.

- Надолго?

- Авария, - исчерпывающе пояснила Аня. – Директор на ушах, столовая на ушах, все на ушах. Вроде что-то серьёзное, но никто ничего не знает. Но теть Тамара уже орет, что она отказывается нести ответственность за триста голодных ртов, которых нечем кормить.

Я загрузилась, но не слишком сильно и надолго. Что директор лагеря, Ирина Львовна, что теть Тамара, она же повариха столовой - люди опытные, что-нибудь придумают. Да, может, и аварию быстро ликвидируют. С этими мыслями я решила вздремнуть хотя бы полчаса – пока мои охламоны ничего не натворили.

* * *

Однако к пяти вечера электричество так и не появилось. Что характерно, в доме отдыха, находившемся на противоположной стороне озера, электричество было. И многоопытная Ирина Львовна сумела договориться с руководством дома отдыха, что они на один вечер приютят триста голодных детей – накормят и даже пустят в кинозал на кинопросмотр. То ли дар убеждения у Ирины Львовны был запредельный, то ли в руководстве дома отдыха значились наивные или не очень умные люди.

В общем, нам сделали объявление о плане действий и велели строить отряды. К дому отдыха вела вокруг озера тропинка, и, растянувшись по ней гуськом шеренгой в два человека, мы через полчаса были на месте.

* * *

Я сидела в беседке и кормила злых карельских комаров. Ну потому что увольте меня от просмотра фильма про супергероев в триста двенадцатый раз! Лучше уже комары.

Детей накормили - очень вкусно, кстати - и отвели в зал. А спустя десять минут я тихо оттуда слиняла. На меня все равно никто не обращал внимания: все взгляды моих – и не только моих - охламонов были прикованы к экрану. Ну вот и славно. У меня есть примерно полтора часа свободы.

На что их потратить? Конечно, на телефон. И на карельских комаров.

Я устроилась в беседке – шедевре деревянного зодчества. Кроме меня, в этот предзакатный час любителей кормить комаров не наблюдалось. Только в соседней беседке сидела одинокая мужская фигура, точно так же, как и я, уткнувшаяся в телефон. Может, у него к комарам иммунитет.