Синдром Настасьи Филипповны - Наталья Миронова

Новый голос:

— Я не могу!

Голос Ермошина. Взрыв смеха.

— Давай, давай, старик! Откосить хочешь? Давай, мы тебе дорожку протоптали!

Новое омерзительное прикосновение. Слабое на этот раз. У нее там все уже было одной сплошной пылающей раной, но все-таки она почувствовала. У него не получилось, он беспомощно тыкался в нее, изображая половой акт. Потом он отпрянул, и его вырвало. Друзья смеялись над ним, называли слабаком. Последний удар, и они ушли.

На этот раз Юламей не потеряла сознания. Она только сделала вид, что лишилась чувств. Когда они ушли, она поднялась, и кое-как, сгибаясь в три погибели, натянула разорванное платье на одно плечо. Она сама не знала, как ей удалось добраться до дому. Слава богу, это было близко. На нее глазели прохожие, она никого не замечала. Вползла в подъезд, дотянулась не сломанной рукой до звонка своей квартиры и привалилась к нему всем телом.

К счастью, у Эллы был неприсутственный день. Она открыла дверь, и закричала от ужаса, но тут же зажала себе рот рукой. Она сразу все поняла. Попыталась втащить дочь через порог, но Юламей глухо застонала. Сама не зная как, Элла все-таки сумела завести ее в квартиру. Юля сползла по стене на пол прямо в прихожей, мать принесла и подложила ей под голову диванную подушку, укрыла ее пледом.

Потом она взяла телефон и вызвала «Скорую».

— Изнасилование, — сказала Элла в трубку, сама не узнавая своего голоса. — Девочка, пятнадцать лет. Она избита. Я не знаю, что у нее сломано. Рука — точно. Что-то с глазом. Не знаю. Это моя дочь. Говорить не может. Зовут Юламей Королева. Ю-ла-мей. У нее нет отчества. Да, москвичка, а какое это имеет значение? Да, у нее есть страховка. РОСНО. Нет, я не буду сейчас смотреть номер полиса, мне не до того. Что? Как меня зовут? Королева Элла Абрамовна.

Продиктовав адрес, Элла опять повернулась к Юле. Надо было собрать какие-то вещи, надо было взять деньги, найти страховой полис, но сначала она подошла к дочери и присела на корточки.

— Юленька, ты меня слышишь?

Один зеленый глаз приоткрылся. Элла взяла девочку за руку.

— Юленька, послушай. Можешь сжать мою руку?

Пальцы дочери слабо шевельнулись в ее руке.

— Ты знаешь, кто это сделал? Если да, сожми мне пальцы. Ну хоть шевельни, я почувствую.

Опять она ощутила слабое движение.

«Да».

— Хочешь их наказать?

«Да».

— Сколько их было? Можешь показать?

Она разжала руку и увидела, что Юламей показывает ей четыре пальца.

— Ладно, ни о чем пока не думай, мне надо кое-что собрать.

Но Юля беспокойно зашевелилась, что-то показала рукой. Элла не сразу поняла.

— Ты хочешь что-то написать?

Она снова взяла дочь за руку, и пальцы сказали ей «да».

— Ладно, попробуем.

Элла принесла блокнот, но он оказался слишком мал для нескоординированного, дрожащего движения руки Юламей. Тогда Элла взяла несколько листов писчей бумаги и подложила под них большую книгу. Слепо, словно паучьей лапкой, Юламей вывела на бумаге четыре фамилии. На каждую ей требовался отдельный лист. Она знаком показала, что ей нужна еще бумага, и на пятом листе написала: «Раздевалка физ…» Потом она потеряла сознание.

Элла словно оледенела. Свою страшную вину ей еще предстояло осмыслить. Она не могла нагружать дочку своим покаянием, своими слезами. Двигаясь как автомат, она взяла документы дочери, ее и — на всякий случай — свой страховой полис. Наверно, одежда Юле не понадобится. Элла хотела взять кое-что для себя, она не собиралась расставаться с дочерью ни на минуту, но никак не могла сообразить, что ей нужно. Ничего ей не нужно. Она взяла все деньги, какие были в доме, захватила сберкнижки. Деньги точно понадобятся. Потом она торопливо переоделась, и тут в дверь позвонили.

Приехал пожилой врач — мужчина — и молодая медсестра. Врач осторожно осмотрел Юлю.

— Рука сломана, — объявил он. — Два или три ребра, сейчас трудно сказать. Челюсть вывихнута. Трахея смещена. Глаз очень плох, но ничего конкретного сказать не могу. Наверняка сотрясение мозга. О внутренних разрывах пока судить трудно. Надо везти в Склиф.

— Да, да. Я только хочу позвонить в милицию.

Элла набрала номер районного отделения и попросила опечатать место преступления: женскую раздевалку школьного спортзала. Дежурный долго тянул волынку, говорил, что без санкции старшего он не может, а старшего нет на месте. Врач отнял у Эллы трубку.

— Дежурный? — спросил он. — Как фамилия? Звание? А теперь слушай меня, капитан Колобов. С тобой говорит врач «Скорой помощи» Бубелец Юрий Афанасьевич, полковник медицинской службы. Слушай мою команду: сейчас ты лично побежишь эту раздевалку опечатывать. Дежурство бросишь и побежишь, как наскипидаренный. И старшой твой за тобой вдогонку. А не побежишь — я тебе фуражку на уши натяну. Я тебе ее в жопу затолкаю и из глотки выну, ты понял? Я в Афгане и не такое проделывал, меня до сих пор весь Кабул помнит. Живо давай, чтоб одна нога здесь, другая там. Заявление мы тебе после занесем, у меня тут девчонка пятнадцатилетняя кровью истекает. Что? А не надо тебе ждать, пока из больницы сигнал поступит. Тебе мать позвонила, считай, сигнал уже поступил. Нет, потерпевшая без сознания. Но жить будет, это я тебе обещаю. Дуй давай.

Напоследок врач обложил капитана Колобова таким затейливым матом, что даже Юламей приоткрыла единственный зрячий глаз. Сестра уже ввела ей в вену иглу капельницы, накрыла лицо маской. Врач вызвал из машины шофера, вдвоем они бережно, не касаясь сломанных костей, уложили девочку на носилки, вынесли из дома и загрузили в фургон «Скорой помощи».

— Я поеду с вами, — сказала Элла.

— Само собой.

Врач подсадил ее в фургон. Шофер врубил сирену, и фургон сорвался с места. Добирались долго: в городе были пробки, и никто не хотел уступать дорогу «Скорой». В одном месте пришлось даже проехать по тротуару. Элла не выпускала руку Юламей, и та изредка слабо пожимала ей пальцы.

— Вы… вот что… — сказал по дороге Бубелец Юрий Афанасьевич, полковник медицинской службы. — Вы, как я понимаю, будете в суд подавать, так?

— Так, — ответила Элла, и Юламей шевельнула пальцами у нее в руке.

— Тогда вам нужен адвокат.

— Зачем нам адвокат? Не нас же будут судить!

— Поверьте моему опыту. Я уже не раз в судах показания давал. Нужен представитель интересов потерпевшей. Вот, если хотите, могу рекомендовать.

И Юрий Афанасьевич протянул Элле визитную карточку. Она спрятала ее в сумку, не глядя.

В приемном покое, пока Юламей перекладывали на каталку и выясняли, как ее зовут (по телефону, конечно, записали «Юмалей»), Элла подошла к женщине-врачу.

— Доктор, я могу остаться с дочерью?