Украденные ночи - Виктория Холт

Это выяснилось довольно скоро, и особенно, когда мы приступили к моей любимой пьесе, «Гамлету». Я могла декламировать наизусть целые отрывки. Мы с Тоби подолгу обсуждали каждую строчку.

Меня все больше увлекала дискуссия, посвященная «Гамлету», и одновременно мне становилось ясно, что Селия теряет почву под ногами. Спор со мной был ей явно не по плечу. Ее руки лежали на столе, и я заметила, что они дрожат. Сначала она спрятала их, положив на колени, а затем, как будто решившись, заговорила:

— Моего образования недостаточно, чтобы учить вас, Сэйра, — произнесла она. — Если бы вы были маленькой девочкой, тогда другое дело…

Ее глаза-блюдца, не мигая, смотрели прямо на меня, а губы дрожали. Я видела, что она напугана.

— Сначала я радовалась своей удаче, — продолжала она. — Все складывалось как нельзя лучше. Ваши тетушки так добры ко мне, и я так горда знакомством с вашей матушкой… Но я вижу, что вы считаете меня недостаточно квалифицированным учителем. Вы сообщите об этом тетушкам, и тогда…

Несколько мгновений я молчала, обдумывая услышанное. Меня взволновало зрелище рушащегося на моих глазах идеально выложенного фасада. Вместо идеально воспитанной леди передо мной возникла испуганная женщина, со страхом вглядывающаяся в туманное будущее. Но ее большие глаза смотрели на меня по-прежнему невыразительно.

— Попытайтесь представить себе мое положение, — тем временем говорила она. — Я выросла в доме, который… ничем не отличался от этого. Я и не предполагала, что моя жизнь может измениться таким радикальным образом. Все произошло так неожиданно. Когда родители умерли, мне пришлось расплачиваться с их долгами. К счастью, мне это удалось, хотя в результате я осталась совершенно без средств. Я поняла, что мне придется стать гувернанткой. Больше я ни на что не способна. Я увидела объявление и откликнулась на него. Ваши тетушки были так добры… слуги тоже встретили меня хорошо… Я подумала, что смогу прожить здесь хотя бы несколько лет, и возможно, мое будущее тем временем прояснится. Но я не гожусь вам в учителя. Мне придется подыскать себе другое место… с маленькими детьми. Возможно, с ними у меня все получится. С вами я чувствую так, как будто пробралась сюда обманом.

— Минутку! — воскликнула я. — Не надо принимать за меня никаких решений. Кто сказал, что я собираюсь пожаловаться тете Марте на то, что вы недостаточно хороши во французском и английском? У меня и в мыслях этого не было. Но, честно говоря, я считала, что уже выросла из того возраста, когда нуждаются в услугах гувернантки…

— Поэтому-то вы и относитесь ко мне с такой неприязнью.

— Эта неприязнь не адресована вам лично. Мне неприятно то, что меня продолжают считать ребенком. Но я отлично понимаю ваши чувства. Ведь я вполне могла оказаться на вашем месте. Если бы в моей жизни не появились тетя Марта и тетя Мабель, я бы сейчас, по всей вероятности, тоже пыталась учить какого-нибудь ребенка, чтобы обеспечить средствами к существованию себя и маму. Но вы вышиваете и рисуете намного лучше меня, а также отлично знаете математику. Почему бы вам не учить меня всему этому? Что касается французского, давайте просто заниматься им вместе. Ну и я всегда рада обсудить какое-нибудь литературное произведение. Так что наши уроки вполне могут быть и приятными, и полезными. Не грустите, мисс Хансен! Беспокоиться не о чем. Живите здесь столько, сколько необходимо. Вы нравитесь тете Марте, и смею вас заверить, заслужить одобрение такой дамы — немалое достижение.

Ее губы улыбнулись мне, а глаза как будто засияли, тем не менее их выражение и на этот раз осталось прежним.

С этого дня наши отношения изменились. Мы стали подругами. Она была благодарна мне за то, что я ее не выдала, а я ужасно гордилась собой. Теперь Селия мне нравилась. Нам ведь всегда нравятся облагодетельствованные нами люди.

Итак, все были довольны, и спустя месяц Селия уже была полноправным членом нашей семьи.

Тетя Марта объявила, что отныне Селия будет садиться за стол с нами, потому что глупо продолжать носить ей подносы наверх, а о том, чтобы позволить ей есть на кухне со слугами не может быть и речи. Мы начали обращаться к ней по имени и брать ее с собой в церковь. Дочери священника убедили ее принять участие в церковно-приходской жизни и не пожалели об этом. Она вышила множество чехлов для чайничков, пользовавшихся большим спросом на благотворительных ярмарках, и увлеченно бралась за любую работу.

Временами в доме ощущалось необъяснимое напряжение. В таких случаях я шла на галерею и разглядывала портреты Маргарет и других дам, шеи которых украшал жемчуг.

Мне очень хотелось знать дальнейшую судьбу ожерелья Ашингтонов. Скорее всего, они достались моему отцу. Ведь они всякий раз переходили к старшему сыну и уже через него к его жене, а затем к жене старшего сына. Но кому они достанутся, если сын так и не родится? Мне очень хотелось спросить об этом у теток. Вероятно, Мабель сможет мне это объяснить?

Но что же меня беспокоило? Возможно, все дело было в тете Марте? В ней по-прежнему ощущалась какая-то необъяснимая решимость, как будто у нее в голове созрел очередной план. Кроме того, меня тревожила мама. Она продолжала ожидать Тома Меллора и сценарий, который опять позволит ей взлететь на вершину театрального Олимпа. Появление Селии оказало на нее сильное влияние. Иногда я думала, что это к лучшему, но временами начинала в этом сомневаться. Селия подолгу разговаривала с мамой. Они вместе пили чай в маминой комнате, готовя его на маминой старой спиртовке. Мама привезла ее с собой, потому что в театре она привыкла пить чай в самое неподходящее для этого время. Мег часто жаловалась мне на нее:

— Чаю! Чаю! Она и среди ночи требует чаю!

Так что мне очень хорошо была знакома эта спиртовка.

Иногда они приглашали меня присоединиться к ним. Я становилась свидетелем того, как мама оживленно рассказывает Селии о театре и даже проигрывает для нее отрывки из разных пьес. Я радовалась, видя ее такой веселой, но потом она неизменно погружалась в глубокую депрессию.

Я спрашивала себя, известно ли Селии о связи мамы с Эверардом Херрингфордом и оборвавшей ее трагедии. Она, вне всякого сомнения, была отлично знакома с театральной карьерой Айрини Раштон. Однажды, когда мы прогуливались в лесу, я решила прощупать ее на этот счет.

— Ты слышала о последней маминой пьесе? — нерешительно поинтересовалась я.

— Той, которая шла всего месяц?

Я поняла, что она в курсе всего.

— Такая жалость, что она сидит в этой глуши, в то время как ее место на сцене, — продолжала Селия.

— Ей пришлось очень трудно… — подхватила я.

Селия ускорила шаги и прошла вперед. Мне показалось, она нервничает. Затем она обернулась ко мне.

— Я читала об этом в газетах… О мужчине, который покончил с собой… об этом политике. Это все было так страшно… мне было ужасно жаль ее.

— Значит, ты все знаешь.

— Я почти ничего не знаю. Просто я прочитала статью в нашей местной газете… и я поняла, о ком идет речь, потому что видела ее на сцене. А правда, что эти события положили конец ее карьере?