Мой неверный однолюб - Владимир Колычев

В людском потоке Ирка стояла как скала посреди бурной реки. Ее не толкали, ее огибали. Формы как таковой в школе уже не было, но девчонкам не рекомендовалось носить джинсы, а ей все равно. Брюки на ней в обтяжку, футболка с флагами США, вместо ковбойских сапог – туфли на шпильке.

И джинсы знакомые. Точно такие Кате подарил Алик. Она оставила их в машине, а он привез. И в дом вломился без всякого зазрения совести. Руки, к счастью, не распускал. Выпил пару чашек кофе, выкурил столько же сигарет и убрался. На прощание сказал, что еще как-нибудь заглянет. И хорошо, сказал, если родители дома будут. Дескать, они его не смутят.

Но это было вчера, а сегодня Катю ждала встреча с Иркой. Обойти ее не удастся, Катя точно это знала.

– Я все знаю, – сказала Ирка, преграждая ей путь.

– Флаг тебе в руки! – Катя выразительно глянула на ее футболку.

– А тебе свечу! В подсвечник! Я слышала, тебе понравилось, да?

– Не было ничего.

Катя резко шагнула на Сорокину, та не сдвинулась, пришлось двинуть ее плечом. Только тогда эта дрянь посторонилась.

– Шлюха! – прошипела она вслед.

Катя вздохнула. Осталось совсем чуть-чуть. На следующей неделе – последний звонок. Впрочем, она могла придумать себе болезнь, чтобы остаться дома. Скажет, живот болит. Или простуду придумает. Будет сидеть себе дома и готовиться к экзаменам по учебникам. Она готова на все, чтобы не видеть Ирку.

А вот с Пашей она хотела бы встретиться. И посмотреть ему в глаза. Но вскоре стало ясно, что его не было в школе. Да и Сорокина исчезла после первого урока. Наверное, домой, к молодому мужу отправилась. Что ж, имеет полное право, если Паша ей рад. А если не рад, то почему он не ищет встречи с Катей?

* * *

Перелом челюсти, сотрясение мозга. Врач был категоричен – постельный режим в больничных условиях. Впрочем, Паша домой и не рвался. Это ведь в школу нужно ходить, с Катей объясняться. И чувствовать себя при этом неудачником. Мало того, что она променяла его на Алика, так еще Ирка взбрыкнула. Он-то, конечно, рад свободе, но в душе остался осадок после вчерашнего.

Паша отлеживался в шумной палате. Мужики в домино стучат, один курит в окно, посматривая на дверь.

Дверь открылась – сигарета полетела в окно. В палату вошла медсестра, глянула на курильщика, поморщилась, но тут же переключилась на Пашу:

– Маслов, переселяешься!

Паша и хотел бы спросить, с чего это, но во рту шины, говорить можно, но крайне нежелательно. Да и не разговор это будет, а коровье мычание.

А переводили его в двухместную палату, здесь и ремонт посвежей, и кровати поновей. Отдельный санузел, шкаф для одежды, холодильник.

– А телевизор? – Этот вопрос задала Ирка.

Она появилась сразу же, как только ушла медсестра. Платье на ней не светлое, как вчера, а бордовое, но такое же короткое и в обтяжку. Халат, наброшенный на плечи, смотрелся как распахнутый плащ. Ноги сильные, длинные, шпильки… Выглядела Ирка знойно. И Паша вынужден был это признать.

– Обещали телевизор, – сказала она.

Паша глянул на нее вопросительно, но не удивленно. И без того было ясно, кто организовал ему эту палату.

– Только не думай, что это тебе за красивые глаза, – усмехнулась она.

Паша повел бровью с наигранным возмущением. А разве у него не красивые глаза?

– Я знаю, что там Алик натворил, не хочу, чтобы ты зло на него держал.

Милиция его не тревожила – ни следователя не было, ни дознавателя. Но ведь он сам сказал, что челюсть сломал, упав с лестницы. Поверил ему врач или нет, но лишних вопросов ему не задавал. Может, потому Сорокины и подогнали ему отдельную палату… А может, это была чисто Иркина инициатива. Может, вчера она всего лишь придуривалась, а сегодня снова решила заключить Пашу в свои удушающие объятия.

Паша бухнулся на койку и вытянулся во весь рост, забросив руки за голову. Пусть Ирка видит, что ему ее присутствие – до одного места. Есть она или нет, все равно. И на ее брата он класть хотел.

– Алик игру себе придумал, – Ирка села на соседнюю койку. – В кошки-мышки. Ты мышка, он кошка.

Она забросила ногу за ногу, уложив локоть на низкую заднюю спинку кровати. Эта поза повысила ее сексуальный градус, но Паша закрыл глаза, отказываясь повиноваться.

– Я не думала, что эта игра зайдет так далеко, – сказала она.

Паша резко открыл глаза. Как далеко зашла игра?

– Тебя в багажнике возили. Катю сломали.

Паша быстро сменил позу, сел. И развел в стороны локти, ладонями упираясь в бедра. Он в упор смотрел на Ирку.

– Алик ее не насиловал, – мотнула головой Сорокина. – Катька сама… Ну, не то чтобы сама. Он ее до ручки довел. Тут или с ним, или со всеми…

Паша хищно сощурился. Когда-нибудь Алик ответит ему за свой беспредел.

– А потом она уже во вкус вошла.

Паша качнул головой. Не хотел он верить Ирке.

– Она под Аликом была, когда тебе челюсть сломали.

Паша поднялся так резко, что Ирка шарахнулась и едва не кувыркнулась через кровать.

– А где тебе челюсть сломали?

Паша стоял, не шевелился. Был Алик вчера у Кати. И так они были заняты друг другом, что никто и не заметил, как его избили. Не выбежала Катя, когда Костян запихивал его в машину.

– Алик и не таких уламывал, – усмехнулась Ирка.

Паша подошел к ней, ладонями обжал голову, чтобы наказать. Но Ирка восприняла это как поощрение, сама прижалась головой к его паху. Он ощутил несколько усиливающихся толчков: цепная реакция началась.

– И ты можешь меня уломать, – прошептала она.

Паша оттолкнул ее и повернулся к окну. Ей вовсе не обязательно наблюдать за его реакцией на происходящее. Пижамные штаны, как назло, не очень широкие, шила в таком мешке не утаишь.

Он подошел к окну, глянул вниз.

– Ты думаешь, что Катька к тебе придет… Она сейчас на даче, с Аликом.

Паша мотнул головой. Он верил Ирке, но не хотел в этом признаваться.

– Только зря она надеется. Алик ее замуж не возьмет.

Паша повернулся к Ирке и глянул поверх нее. Он не требовал продолжения, но и не отказывался от него.

– И мне отец не разрешил, – вздохнула Ирка.

Брови у него приподнялись. Если отец не разрешил, это одно, а если сама Ирка не захотела, это уже другое. Хотя, в принципе, одно и то же.

– И правильно сделал. У меня что, гордости нет? Знаешь, как отец меня назвал? Анной Карениной. Сказал, что я под первый же поезд бросаюсь.

Паша усмехнулся: вряд ли он был у нее первым «поездом». И очень скоро будет следующий состав, под который она может броситься.