Стать смыслом его жизни - Ирина Грин

— Вы хотите сказать, что мой сын сошел с ума? — оторопел Олег.

— Конечно, нет! Произошли определенные нарушения в его поведении. Психологические проблемы могут вызвать соматические расстройства, а нам бы очень этого не хотелось.

Олег вспомнил все газетные статьи, телепередачи, повествующие о беспределе, царящем в психиатрии.

— Вы извините меня, пожалуйста, но я не хочу, чтобы мой сын лежал в психиатрической больнице. Я считаю его вполне нормальным ребенком.

Антон Семенович развел руками:

— Что ж, насильно вашего ребенка никто лечить не будет. Но вы все-таки подумайте, — и он вышел из палаты.

— Вы зря отказываетесь, — сказал Сергей Станиславович, — у Антона Семеновича работают отличные специалисты, недавно закупили новое диагностическое оборудование. Роман сейчас абсолютно беспомощен, ему нужен круглосуточный уход.

Олег покачал головой:

— Нет.

— Хорошо, в любом случае ваш сын до конца недели останется в отделении, в пятницу посмотрим на его самочувствие.

Он вышел, а Олег еще долго вспоминал все, что слышал о лечении людей, страдающих расстройством психики.

— Не бойся, сынок, — погладил он Ромку по голове, — папа тебя в обиду не даст, никто не сделает тебе больно.

Утро следующего дня выдалось на редкость солнечным. Стоял сентябрь, разгар бабьего лета. Проводить Алису собралось очень много народу: подруги, сотрудники «Ботаники», друзья Олега, пришедшие поддержать его.

Сами похороны Олег почти не помнил. Врезались в память отдельные кадры: белый полированный гроб с позолоченными ручками, безысходность в глазах матери Алисы, удушливый аромат лилий и терпкий запах свежей земли, «Реквием» Моцарта и непонятно откуда взявшаяся мысль: «А она любила рододендроны».

Происходящее казалось нелепым, неправильным. И закрытая крышка гроба убеждала его в этом. «Жива, она жива!» — крутилась в голове мысль.

В больнице предложили оставить Ромку до понедельника, Олег согласился. Ему было безразлично, где жить, только не в огромном пустом доме — мать Алисы уехала.

Выходные прошли будто в полусне. Олег просыпался, находил руку сына, сжимал ее и снова засыпал. Сквозь сон он слышал, как какой-то мужчина зашел в палату, пощупал ему пульс, задал идиотский вопрос: «Вы в порядке?» — и ушел, не дожидаясь ответа.

В понедельник Олег привел себя в порядок, насколько это было возможно в маленькой ванной, примыкавшей к палате, позвонил Кристине и попросил приехать в больницу — не хотелось, чтобы Ромка оставался один на заднем сиденье машины, пока они будут ехать домой. Потом умыл, причесал сына и вывел погулять в больничный парк. Ромка, все такой же бледный, молчаливый и безучастный, уверенно ступал по дорожкам, выложенным разноцветной плиткой.

— Ну что, сынок, поедем домой? — наклонился к нему Олег.

Мальчик молчал.

Олега начали одолевать сомнения — правильно ли он поступает, забирая сына из больницы. Когда отец с сыном вернулись в палату, дежурная медсестра Леночка, та самая, которая работала, когда Олег впервые появился в больнице, попросила его зайти к Сергею Станиславовичу.

Войдя в ординаторскую, Олег пожал протянутую врачом руку.

— Ну что вы решили? — спросил врач.

— Мы едем домой. Дождемся няню и поедем.

— Хорошо, — врач кивнул, — распишитесь, пожалуйста, вот здесь, — он подвинул лежащие на столе бумаги.

— Что это?

— Отказ от госпитализации.

Олег расписался и, простившись с врачом, вышел из кабинета.

В доме стояла воистину гробовая тишина. Кристина решила искупать Ромку, а Олег подумал, что неплохо было бы растопить камин — в доме прохладно, к тому же тепло и любимые игрушки помогут сыну прийти в себя.

Увиденное в каминном зале потрясло его. Висячие сады Семирамиды бессильными плетями свисали со стен. Листья завяли, пожелтели, покрылись бурыми пятнами. Олег стоял на пороге, скрестив на груди руки, и смотрел на умершую красоту. Только сейчас он до конца осознал, что все кончилось, мечты о Добром доме погибли вместе с Алисиными цветами. Подошла Кристина, что-то спросила. Олег зыркнул на нее таким взглядом, что она поспешила убраться подобру-поздорову.

А он чувствовал, как в груди разрастается огромный черный зверь. Захотелось орать, крушить все кругом, биться головой об стену, лишь бы убить этого зверя. И тогда он бросился срывать со стен стебли, горшки с цветами и швырять на пол. В некоторых растениях еще теплилась жизнь. Они отчаянно цеплялись за стены, казавшиеся последним оплотом прежнего благополучия, раздирали в кровь руки, выдирающие их из питательной почвы. Олег не чувствовал боли — зверь, бушевавший внутри, грыз гораздо больнее. Когда на стенах не осталось ни одного побега, он вытащил кучу растений во двор, прямо на гордость «Ботаники» — голландский газон, и поджег. Огонь сначала лениво лизал языками не хотевшие сдаваться побеги, а потом яростно набросился на них. Растения корчились, сжимались и гибли.

А потом словно что-то толкнуло его, заставило поднять голову. В окне второго этажа он увидел бледное лицо сына. Ромка не отрываясь смотрел на костер.

Олег замолчал.

Вера сидела в кресле и глядела на застывшую у окна фигуру мужчины. Она не видела его лица, слышала только голос — глухой и спокойный, роняющий слова, казавшиеся тяжелыми глыбами. И только по паузам, иногда коротким, иногда длинным, она понимала, как тяжело ему все это вспоминать. Она не искала слов жалости — они были не нужны. Эта боль навсегда останется в его сердце. Олег подошел к шкафу, вытащил бутылку и два стакана. Сев в кресло напротив Веры, плеснул коричневой жидкости в стаканы.

— Выпьешь?

Она подошла к нему, положила руки на плечи. Это не было похоже на обычное нежно-кокетливое женское прикосновение, скорее на круг, брошенный утопающему, руку помощи, протянутую попавшему в беду. Вера почувствовала, как Олег вздрогнул и попытался отстраниться, словно говоря: «Я сам справлюсь со своими проблемами», но руки не убрала, а только сильнее надавила на сопротивляющиеся плечи. И не отпустила, пока не почувствовала, как Олег обмяк, мышцы его слегка расслабились.

Он поставил стакан на стол, так и не выпив, и снова задумался, погрузился в воспоминания.

Лишившись хозяйки, сад вокруг дома стал приходить в запустение. Фонтаны забились листьями, альпийские горки заросли травой, сквозь которую проглядывали унылые камни. Необычайно суровая зима погубила вечнозеленые растения, и теперь вместо аккуратно подстриженной ограды торчали мертвые ветки. Кожистые темно-зеленые листья бурым мусором валялись вокруг, россыпь звездочек-цветов погасла, унеся с собой пряный аромат.

Рита, исполняющая обязанности директора «Ботаники», несколько раз просила разрешить ей навести в саду порядок — в таком удручающем виде он был антирекламой. Олег наотрез отказывался.