Домашняя готика - Софи Ханна

– Мы уже знаем, что думает этот эгоманьяк, – проскрежетал Пруст. – Что Джеральдин Бретерик в ответе за обе смерти. Я остаюсь при своем: он знает не больше, чем мы. Он знает меньше, чем мы. Он хочет, чтоб эти смерти оказались семейным убийством, – совершенно омерзительная формулировка, – потому что тогда он сможет поделиться своими бредовыми предсказаниями по национальному телевидению. Мол, в течение пяти лет все мамаши бросятся со скалы, прихватив с собой свое потомство.

– Он изучил множество сходных случаев, сэр, – сказал Комботекра таким доброжелательным тоном, словно Снеговик только что предложил ему булочку к чаю.

Комботекра сочувствовал профессору Харбарду. Он практически признался в этом Саймону во время одной из их полных неловкости и преимущественно молчаливых поездок в Корн-Милл-хаус. «Ему тоже нелегко приходится. Его вызывают сверху как эксперта, а с ним обращаются, как с надоедливым кретином». Саймону показалось, что Комботекра рассказывает о себе, о своем собственном опыте.

Саймону профессор Харбард казался толстокожим, как кактус. Слушать он не умел. Когда другие говорили, он нетерпеливо кивал, облизывал губы и бормотал: «Да, да, о’кей, да, конечно», готовясь к следующему выходу под свет софитов. Единственный раз он слушал внимательно – когда суперинтендант Бэрроу заскочил, чтобы произнести ободряющую речь о том, как велики достижения профессора Харбарда и какая удача, что он предложил им свои услуги.

– Я подчеркнул то место, которое, как мне кажется, содержит новую информацию, – продолжал Комботекра, передавая Саймону распечатку. – В шестом абзаце профессор утверждает, что семейные убийства не относятся к преступлениям, причины которых кроются в социальной неустроенности или несостоятельности. Чаще всего подобное происходит с представителями наиболее обеспеченного слоя среднего класса. Харбард считает, что причина таких преступлений может крыться в необходимости поддерживать определенный имидж. В более обеспеченных слоях населения имидж подчас значит даже больше…

– Пожалуйста, давай обойдемся без хренотени про слои населения, сержант, – попросил Пруст.

– Люди хотят, чтобы им завидовали друзья, так что они создают имидж. А когда реальная жизнь, более болезненная и сложная, вторгается…

– Херня! – не выдержал его Саймон. – Только потому, что Бретерики принадлежали к среднему классу и у них были деньги, Джеральдин – убийца?

Пруст свернул копию статьи Харбарда и швырнул ее в корзину в углу комнаты. Промахнулся.

– А что насчет GHB?[7]

– Саймон надеялся, что сможет настоять на своем теперь, став меньшим из двух зол, после того, как Комботекра вызвал гнев Пруста. – Зачем Джеральдин Бретерик приняла его? Где она его достала?

– Интернет, – предположил Гиббс. – Поэтому GHB и заменил рогипнол в качестве самого популярного наркотика для изнасилований в стране.

– Стала бы такая женщина, как Джеральдин Бретерик, учитывая все, что мы о ней знаем, покупать нелегальные вещества через Интернет? Женщина, которая заведует школьным родительским комитетом, у которой в кухне полно книг с названиями вроде «Рыбные блюда для здорового развития вашего ребенка». – Саймон неохотно покосился на Комботекру. – Что там слышно из компьютерного отдела насчет ноутбука?

Сержант покачал головой:

– Я рыл и рыл. Никто мне так и не объяснил, почему это занимает столько времени.

– Уверен, они не найдут подтверждения, что Джеральдин заказывала препарат через Интернет. И я не спрашивал, почему она использовала GHB вместо рогипнола, я спрашивал, зачем она вообще использовала наркотик? Хорошо, в случае Люси я могу это понять: она хотела, чтобы Люси отключилась, чтобы оставалось только положить ее в воду. Чтобы Люси не было больно. Но зачем она приняла его сама? Подумайте, сколько всего ей надо было сделать, и сделать эффективно: убить дочь, написать записку, включить компьютер, открыть дневник и оставить его на экране, чтоб мы нашли его, покончить с собой, наконец, – не разумней оставить голову ясной?

– Резать себе вены не всякий решится, – сказал Селлерс. – Может, она хотела заглушить боль. В моче Люси больше GHB, чем у матери, гораздо больше. Похоже, Джеральдин приняла совсем немного, чтобы снять страх, чтобы просто все слегка поплыло. Именно так и действует небольшая доза GHB.

– Это нам известно, но ей-то откуда? – парировал Саймон. – Она что, погуглила «наркотики для изнасилований» и все нашла? Не верю. Откуда она знала, сколько принять?

– Вот только давайте без спекуляций, – вмешался Пруст. – Компьютерщики нам расскажут, что Джеральдин Бретерик делала и чего не делала со своим компьютером.

– А еще они скажут, когда первый раз открыли файл дневника, – добавил Саймон. – Если, к примеру, он был создан в день ее смерти, то даты в самом дневнике фальшивые.

– Все это мы узнаем в свое время. – Пруст поднял пустую кружку «Лучший дед в мире», опустил в нее мобильник и обвел взглядом подчиненных. – Что насчет пропавшего костюма мистера Бретерика, сержант?

– Я этим занимаюсь, – откликнулся Селлерс. – Повезло – все химчистки в радиусе тридцати миль от Корн-Милл-хаус мои.

– А также все благотворительные магазины, – напомнил Комботекра. – Моя жена иногда отдает одежду на благотворительность, не спросив меня.

– Моя тоже так делала, пока я не взбунтовался, – сказал Пруст. – Отличный джемпер отдала.

– А если окажется, что костюм не отдавали ни в химчистку, ни в благотворительный магазин? Тогда что? – спросил Саймон.

Пруст вздохнул.

– Тогда мы столкнемся с неразрешимой загадкой пропавшего костюма. Надеюсь, ты чувствуешь, как таинственно это звучит. Улики по-прежнему будут указывать на Джеральдин Бретерик. Мне это нравится не больше, чем тебе, Уотерхаус, но ничего не могу поделать. Мы вообще занялись этим костюмом только потому, что это важно для мистера Бретерика. Извини, если разочаровал, Уотерхаус.

Помахивая кружкой, из которой торчал телефон, Пруст направился в небольшой закуток, отгороженный от остального помещения тремя стеклянными стенками. Выглядел он примерно как лифт – из тех, что бывают снаружи здания. Инспектор захлопнул за собой дверь.

Саймон повернулся к доске, только бы не замечать симпатии во взгляде Комботекры. Он знал наизусть поздравительные открытки Бретериков, но не предсмертную записку Джеральдин. Было там что-то странное, какая-то мелочь, которую он никак не мог ухватить.

Мне жаль. Меньше всего я хочу причинить кому-нибудь боль или расстроить. Лучше мне не вдаваться в долгие подробные объяснения – я не хочу лгать и не хочу усугублять ситуацию. Пожалуйста, прости. Знаю, я кажусь ужасно эгоистичной, но я должна думать о том, что лучше для Люси. Мне действительно искренне жаль.

Джеральдин.