Ангел-телохранитель - Татьяна Гармаш-Роффе

Изобразив полного дебила, он пробормотал, что ищет фирму «Жестяные чайники» и ошибся адресом. После чего с насмешками был выдворен вон.

…Стало быть, не так уж подводила память Влада-старшего. Сидел он когда-то за большим столом в комнате, отделанной деревом… И Владик Филипченко не обманул свою жену: именно тут он и работал, в безымянной конторе. А то, что у входа красовалась вывеска «Росомахи», так это не его вина.

Что, впрочем, ни на шаг не продвигало его в расследовании покушений на Людмилу Филипченко. Румяному директору он поверил сполна: если бы дело было в акциях, то они бы попытались для начала их перекупить. И только потом, не видя иного выхода, пошли бы на крайние меры. Безмолвные ребята в чернильнице подтверждали, что это правда.

Короче, пустышка. Надо искать другие концы.

* * *

Артем не услышал ни слова по телефону, но узнал знакомый номер по определителю. Сразу заныло старое ранение в боку – казалось, что весь живот перекашивает, стягивая к шраму. Уродливому шраму, некрасиво сросшемуся, – пулю вынимали в полевом госпитале…

Потирая бок, он быстро вызвал все мыслимые службы спасения по адресу Люли и, бросив тележку, уже наполовину полную, посреди супермаркета, помчался к стоянке. Заводя свой джип, он не думал ни о чем, только пытался высчитать, через сколько долгих минут он может оказаться на «Охраняемой зоне номер 2».

И понимал, что их слишком много, этих минут, чтобы спасти Люлю…

…Она не шелохнулась, слушая возню и скрежет за дверью. Пусть войдут, пусть стреляют. Хватит пытаться обмануть смерть. Ей пора к Владьке.

И она готова. «Здравствуй, любимый, вот и я! Ты соскучился? Обними меня, мой Принц, теперь мы будем вместе. Всегда. Это такое длинное, такое бесконечное слово «всегда», потому что за ним вечность…

…Есть ли у душ руки, чтобы обнять? Можно ли почувствовать их тепло? Можно ли поцеловать родные губы? Или теперь им будет нечем целоваться, нечем обниматься, нечем любить друг друга? Только какие-то бесформенные токи: «Привет, это я, узнаешь?»

Может, пойти открыть им дверь? Надоело ждать смерти. Открыть: пусть стреляют сразу. Ждать смерти тяжело. И страшно.

Страшнее, чем умереть».

Она поднялась. Одеяло упало с плеч, но она подумала: «На кой черт мне одеяло, если я умру через две минуты?»

Люля перешагнула через него и направилась к лестнице. Поднялась, взялась за задвижку.

…Однако за дверью уже было тихо. Она не поверила своим ушам. Но было тихо, ей-богу, было тихо! Они сдались! Они не сумели открыть дверь!

«Не грешите на судьбу, Люда. Она вас хранит».

Артем… Это правда, Артем? Ты это знаешь? Меня судьба и впрямь хранит? Их что-то спугнуло? И они оставили свою затею убить меня, хотя бы сегодня?

Да, Артем?..

Но выйти она побоялась. И спустилась обратно.

И хрипло, истерично рассмеялась: на фоне подвального матового окошка вычертились два темных силуэта. Разбить стекло – это ничего не стоит. Это вам не массивная дверь с запорами.

Артем, милый Артем, ты ошибся. Судьба тебя хранила, да, но не стоит обобщать… Она у всех разная, судьба-то.

Через минуту ее убийцы будут здесь.

Звон разбитого стекла.

Нет, они будут здесь через десять секунд.

Люля села обратно возле теплой трубы, натянув одеяло на голову: она не хотела видеть, как ее будут убивать.

«…Владька, родной, я уже иду к тебе, слышишь?»

Они ничего не видели в темноте подвального помещения: сумерки сгущались с отчаянной быстротой. Но они были уверены: женщина там.

Один из них размахнулся и бросил гранату в дыру в окошке.

– На тебе подарочек, красавица! – хохотнул он. – Давай дуй к двери! Давай, голуба, мы тебя ждем!

И они рванули в дом, к подвальной двери.

Люля приподняла край одеяла. Посреди подвала, на полу, с шипением крутилось нечто, выпуская беловатую струю газа. Вот оно что… Они решили ее отравить газом… И теперь она должна, гонимая страхом и инстинктом самосохранения, ринуться к двери и открыть ее… Для того, чтобы ее убили!

Нетушки. Этот номер не пройдет, сволочи! Я предпочитаю умереть красивой, чем с дыркой во лбу. Мне ведь предстоит встреча с Владькой… Вам не понять, но я ведь женщина. И я хочу умереть красивой.

Люля так и не двинулась с места. Только натянула одеяло на лицо. Сколько еще секунд у нее осталось? Или минут? Она набрала номер Артема. Связи, конечно же, в этом углу не было… И тогда она просто сказала вслух, как будто стены подвала могли передать ему потом ее слова:

– Артем, слышишь? Спасибо тебе за все… Ты хороший парень… Прощай.

Потом она мысленно набрала номер Славы Мошковского и снова сказала стенам подвала:

– Славка, прощай. Я люблю тебя, ты самый чудесный друг на свете. Я ухожу к Владьке, слышишь… Я была счастлива и горда работать с тобой, но я ухожу…

Люля вдруг почувствовала, как обожгло глаза и остро защипало в носу. Слезы полились рекой по щекам, потекло из носа, защипало в горле.

Под ее одеяло пробрался газ – слезоточивый газ! Они хотят ее выкурить из подвала! Чтобы она в панике побежала прямо к ним в руки!

Не выйдет у них ничего. Она не сдвинется с места. Вы просчитались, убийцы.

Люля не знала, что будешь дальше: обморок? Смерть? Или от этого не умирают?

Плотно закрыв глаза, она получше натянула одеяло на лицо, стараясь дышать редко и неглубоко.

…А если они, увидев, что загнанный зверь избежал ловушки, решат вернуться к окну, разобьют его окончательно и залезут в подвал? Тогда она от них уже точно не убежит: глаза болели и горели, их застилали слезы, она не могла их открыть…

Да и зачем? Люля знала, что сегодня ее последний день. Судьба явно была занята чем-то другим, но не охраной Люли… Для охраны у нее остался всего лишь Артем… Который покупает сейчас в магазине продукты и даже не догадывается о том, что ужинать он будет один…

Люля больше не могла дышать. Толстое одеяло не пропускало воздуха, но зато газ пробирался и сквозь него. Не открывая глаз, она откинула одеяло и вздохнула полной грудью – пусть газ, но организм требовал вдоха, и Люля была не в силах сопротивляться этому желанию.

У нее кружилась голова, горело в дыхательных путях, дышать было трудно, но и не дышать она не могла. Сознание мутилось.

Люля равнодушно подумала, что сейчас она упадет в обморок. А потом умрет.

Последним усилием воли она, по-прежнему не открывая слезящихся глаз, сбросила одеяло на пол и на ощупь сползла на него. Вытянулась и успокоенно вздохнула: не хватало только разбить себе лицо об пол, падая… Нет уж, она умрет красивой.