Горький привкус победы - Фридрих Незнанский

А окончилось все до банального просто.

В походе после девятого класса забрались они с двумя приятелями далеко от основной группы в лес, развели костерок, разложили пожрать. Здоровенный второгодник Жамнов, решив, видимо, совместить сразу несколько приятных моментов, расстегнул мотню, достал внушительное — почти уже мужское — хозяйство, начал с ним игру, да и приятелям по доброте душевной предложил: давайте, мол, присоединяйтесь. Иногда прерывался, брал той же рукой кусок краковской колбасы, откусывал, откладывал в сторонку и возвращался к прерванному. Наконец вытер руку о штаны и обратился к длинноволосому и длиннолицему Артему Иншакову, с сомнением на Жамнова поглядывающему:

— Дурак, Ишак, что не дрочишь. Кайф! Сразу вспоминаю, как Соплю в прошлом походе оттянул в палатке…

Он произнес это так просто, обыденно, не кичась, не бравируя успехом, что Стас понял: не врет. Но ни плакать он не начал, ни на Жамнова лезть с кулаками. Просто холодно в груди стало, а в голове — темно и пусто. Будто выключателем щелкнули — и свет погас.

С того дня свиданий Ленке он больше не назначал и под окнами не стоял. Она, пораженная такой переменой, даже ластиться к нему стала. Да вот только у него — как отрезало.

Боксом вот увлекся еще, подспудно желая, видно, научиться бить морды бугаям жамновым. А после школы уехал из районного центра в Ленинградскую милицейскую «вышку». Решил жизнь посвятить искоренению преступности, подлости и предательства. Только вот любое вынужденное ожидание вызывало у него теперь почти физическую боль…

— Где, блин, вас носило?!

В кабинет на шестом этаже сверкающего зеркальными стеклами московского небоскреба посетителей, кроме как по предварительной записи, обычно не пускали. Но об этой странной троице было приказано докладывать в любое время. Удивленные подчиненные переглядывались, но начальству не перечили. Поговаривали, будто это тоже бывшие менты, работавшие ранее под маской уголовников. Но маски настолько с лицами срослись, что и не отодрать уже.

Теперь коренастый мужик с обожженными руками, похожий на скромного майора в отставке, живущего на одну военную пенсию, и два громилы с бритыми черепами, в добротных костюмах, никого не вводящих, однако, в заблуждение относительно законности занятий своих хозяев, сидели у стола тише воды ниже травы. Опоздали на целый час. И если бы у «кума» в руке был пистолет, он, не задумываясь, перестрелял бы своих дружков.

— Не гони волну, начальник. — Скромно одетый мужчина улыбнулся, сверкнув безукоризненными металлокерамическими зубами, и противным скрипучим голосом пояснил: — Заняты были. Дела важные. И тебя касаются.

— Ну?!

— Плохие новости. Старые подвиги всплыли. Станислав Соколовский удивленно поднял брови:

— Не понял. Какие подвиги? Быть того не может. Все же кое-какие связи у меня остались, а? Неужели бы мне не сообщили? На измену кого-то пробило?

— Нет, начальник. Это не менты и не прокуроры.

— Да говори же, не томи!

— Ко мне Кишка подгребал. Интересовался, кто Центр вскрыл, кто старика потом замочил…

— Тю! Он бы еще спросил, не мы ли Авеля убили. Ты ему все как надо объяснил?

— Ну не совсем так, как ты предположил. Я «раскололся».

— Ты в своем уме, Старик?! Ты же уже фактически одной ногой на фазенде своей. И все загубить хочешь?

Стас посмотрел, будто бетонной плитой придавил. Но вора на понты дешевые не возьмешь.

— Спасти. Мы же не знаем ничего: кто под нас копает, сколько нарыл уже. Кишка мусорам вроде бы не стучал раньше. А теперь — вона как. Не скажи я шестерке ничего — не побежал бы он закладывать. И ничего бы мы не узнали. А он бы нас с другой стороны…

— И что теперь?

— А теперь мы с Черепами его вычислили. Косой Кишку проводил и зашухерил на измене. А Толстый прикинулся собутыльником, будто бы Кишку искал долг отдать. Ну и узнал у мужиков, к кому тот стучать бегает. Не к операм.

Черепа согласно покивали, но ртов не раскрыли. Негоже вмешиваться, когда умные люди беседу ведут.

— Кто?

— Геолог один. Раньше по экспедициям мотался. Чаще, чем мы по зонам. Теперь в институт какой-то на службу ходит. Студентов вроде бы учит. Афанасьев его фамилия.

Бывший «товарищ полковник» состроил рожу, на которой одновременно отражались удивление, гнев, ненависть, страх, в общем, детей такой рожей пугать.

— Вадим? Я понял. Это он! Продолжает копать майор, падла. Жаль, я его тогда на зону не отправил. Один?

— Вот этого не знаем пока, — пожал плечами Старик, — но узнаем.

— Проходите, пожалуйста, Марат Эмильевич. Садитесь. Моя фамилия Поремский. Я старший следователь Генеральной прокуроры. Простите, что вынуждены были вас потревожить, но нам необходимо вновь допросить вас в связи с возобновлением дела о гибели Артура Асафьева.

— Я к вашим услугам, — щуплый на вид, но жилистый чернявый мужчина держался свободно, будто каждый день приходил в прокуратуру давать показания. Сказывалась привычка быть на публике.

— Назовите себя.

— Марат Эмильевич Камолов.

— Вы кем работаете?

— У меня несколько занятий, которыми я зарабатываю на жизнь.

— Перечислите, пожалуйста.

— Преподаватель физического воспитания в Государственном университете управления. Массажист с правом практики на дому. Тренер по теннису в СДЮШОР ЦСКА.

— А судейство?

— Тоже. Являюсь теннисным судьей международной категории. Но меня привлекают к обслуживанию соревнований не постоянно, периодически. По персональному приглашению. Поэтому и не назвал.

— Скажите, а на последний «Метрополис оупен» вас приглашали?

— Да. Позвали отсудить на вышке три матча на предварительной стадии.

— Какие?

— В первом туре: Рагдатис — Семаков. Во втором: Габашвили — Южный. В третьем: Асафьев — Барков.

— Что вы можете сказать о последнем матче? Во время прошлого допроса вы говорили следователю Ландыреву о запомнившейся особенности. Вы еще ее помните?

— Это трудно забыть, поскольку в моей практике судейства я столкнулся с подобным впервые.

— Что же это?

— Разительная перемена в игре спортсмена, ничем на первый взгляд не обоснованная.

— Подробнее, пожалуйста. Что за перемена?

— Видите ли, я в теннисе уже два десятка лет. За это время хочешь не хочешь, но понимать игру — и даже не просто понимать, а чувствовать — научишься. И вот смотрю я на спортсмена и вижу: идет у него игра. И будь против него сам Федерер — не факт, что и тот устоит. Тоже ведь человек. И Надаль его на грунте обыгрывал не раз. И Сафин в прошлом году в Австралии сделал. Так вот, Асафьев так начал, что не хуже первой ракетки мира смотрелся. И вдруг… Самое смешное, что и сила в нем была, чувствовалось, что хватит до конца поединка… Но после вынужденного перерыва во второй партии на корте был другой Асафьев. Будто двойник вышел на площадку, гораздо менее готовый к соревнованиям функционально.