Похититель школьных завтраков - Андреа Камиллери

– А куда подалась вся «Коза ностра», Фацио? У них есть прекрасный источник доходов – раскаяние. Этот безработный, который бьет витрины, прежде всего дурак, а уж потом – безработный. Ты его арестовал?

– Да, доктор.

– Пойди и скажи ему от моего имени, чтобы раскаялся.

– Но в чем?

– В чем угодно. Главное чтобы раскаялся. В какой-нибудь ерунде, может, ты что-то придумаешь. Как только он раскается, у него будет работа. Ему станут платить, найдут бесплатное жилье, детей в школу отправят. Иди скажи ему.

Фацио долго молча смотрел на него. Потом заговорил:

– Доктор, в небе ни облачка. А вы не в духе. Что случилось?

– Не твое дело.

По пути домой Монтальбано частенько заглядывал в лавку, торговавшую смесью китайских орешков, бобов, турецкого гороха и тыквенных семечек. Сметливый хозяин давно уже придумал, как обойти закон, по которому в воскресенье все магазины должны быть закрыты: он сам становился с полным лотком перед запертыми дверями своей лавки.

– Жареный арахис, синьор! Еще совсем горячий! – сообщил лавочник.

И комиссар в придачу к арахису купил еще кулечек турецкого гороха и тыквенных семечек.

Пережевывая свои припасы, он сумел растянуть одинокую прогулку вдоль восточного мола дольше обычного, до захода солнца.

– Необыкновенно умный ребенок! – восторженно воскликнула Ливия, едва завидев его в дверях. – Всего три часа назад я объяснила ему, как играть в шашки, и погляди-ка: он у меня уже выиграл одну партию и вот выигрывает вторую!

Комиссар склонился над доской, наблюдая за окончанием партии. Ливия сделала глупейшую ошибку, и Франсуа съел две ее главные шашки. Сознательно или нет, Ливия хотела, чтобы мальчик выиграл: будь на его месте Монтальбано, она бы скорее умерла, чем уступила победу. Как-то раз она опустилась до того, что изобразила обморок, чтобы шашки свалились на пол и перемешались.

– Ты голоден?

– Могу подождать, если хочешь, – ответил комиссар, уловив скрытую просьбу отложить ужин.

– Мы бы с удовольствием прогулялись.

Конечно, они с Франсуа. Даже краешка ее сознания не коснулась мысль позвать его с собой.

Монтальбано убрал со стола и, закончив, пошел на кухню взглянуть, что же приготовила Ливия. Ничего, пусто, как в Арктике, приборы и тарелки хранят девственную чистоту. Занимаясь Франсуа, она даже не вспомнила об ужине. Пришлось на скорую руку приготовить унылый набор: на первое простейшая паста с чесноком и оливковым маслом, на второе – сардины с маслинами, сыром кашкавал и консервированным тунцом. Хуже всего, конечно, будет завтра, когда придет Аделина, чтобы убраться и приготовить еду, и обнаружит в доме Ливию с малышом. Эти женщины терпеть друг друга не могут, однажды Ливия сделала какое-то замечание, а Аделина все бросила, ушла и не показывалась до тех пор, пока не узнала наверняка, что ее соперница убралась восвояси, за сотни километров отсюда.

В это время по телевизору обычно передавали новости, и он включил «Телевигату». На экране появилась физиономия политического обозревателя Пиппо Рагонезе, больше похожая на куриную гузку, чем на человеческое лицо. Монтальбано уже собирался переключить телевизор на другую программу, когда при первых же словах Рагонезе буквально застыл на месте.

«Что творится в комиссариате Вигаты?» – взывал обозреватель, обращаясь к себе самому и всему миру таким тоном, что в сравнении с ним речь Торквемады в его лучшие минуты показалась бы детским лепетом.

Далее он выразил уверенность, что отныне Вигата могла бы сравниться с Чикаго времен сухого закона: жертвы перестрелок, кражи, разрушительные пожары. Жизни и свободе всего общества и каждого честного гражданина угрожает постоянная опасность. А знают ли телезрители, чем в этом водовороте трагических событий занят хваленый комиссар Монтальбано? Вопрос был так подчеркнут, что Монтальбано ясно увидел, как куриная гузка принимает очертания вопросительного знака. Рагонезе набрал воздуха, чтобы сильнее выразить свое недоумение и негодование:

«Преследует по-хи-ти-те-ля зав-тра-ков!»

И не в одиночку, он забирает с собой всех своих людей, оставив в комиссариате одного убогого телефониста. Как Рагонезе узнал об этой на первый взгляд комичной, но по сути трагической операции? Так как заместитель комиссара Ауджелло должен был передать ему некую информацию, он позвонил в комиссариат и попросил его. Телефонист сообщил ему эту неслыханную новость. Сперва он не мог ушам своим поверить и требовал соединить его с Ауджелло, но в конце концов понял, что речь идет не о глупом розыгрыше, а о невероятной правде. Отдают ли жители Вигаты себе отчет в том, в чьих руках их спокойствие и безопасность?

«Чем только я провинился, что Катарелла навязался мне на голову?» – с горечью думал комиссар, переключая канал.

«Свободный канал» передавал из Мазары похороны тунисского моряка, застреленного на борту «Сантопадре». Когда закончилась служба, диктор рассказал о трагическом невезении тунисца, погибшего в первый же свой выход в море. Он приехал совсем недавно, и знакомых здесь у него не было. Не было и семьи, или же он не успел перевезти ее в Мазару. Родился он тридцать два года назад в Сфаксе, звали его Бен Дхааб. Крупным планом показали его фотографию, и как раз в это время с прогулки вернулась Ливия с мальчуганом. Франсуа, увидев лицо на экране, улыбнулся и показал на него пальчиком:

– Mon oncle.

Ливия как раз собиралась сказать, чтобы Монтальбано выключил телевизор, потому что он отвлекает от еды, а Монтальбано собирался отчитать Ливию за то, что она ничего не приготовила. Но оба они так и застыли с открытым ртом, уставившись друг на друга, пока Франсуа смотрел на экран. В комнату словно влетел тихий ангел – тот, которому стоит сказать «аминь», чтобы все замерли. Комиссар решил убедиться, что не ослышался. На свой убогий французский он не рассчитывал, поэтому спросил у Ливии:

– Что он сказал?

– Он сказал «мой дядя», – подтвердила бледная как полотно Ливия.

Когда на экране сменилась картинка, Франсуа занял свое место за столом. Ему не терпелось приступить к ужину; он ничуть не удивился, увидев своего дядю по телевизору.

– Спроси, человек, которого он видел, его настоящий дядя?

– Что за идиотский вопрос?

– Не идиотский. Меня тут тоже так называли, а я никакой не дядя.

Франсуа подтвердил, что это был его настоящий дядя, мамин брат.

– Нам сейчас же придется уехать, – сказал Монтальбано.

– Куда ты собрался его везти?

– В комиссариат, хочу показать ему одну фотографию.

– Об этом не может быть и речи. Фотография никуда не убежит, Франсуа должен сначала поесть. А потом я поеду с вами, не то ты можешь потерять его по дороге.

Макароны получились переваренные, почти несъедобные.