Жених напрокат - Эмили Гиффин

Подходит автобус, желающие ехать начинают занимать места. Выхожу из машины, не сказав ни слова.

Когда я сажусь у окна позади какой-то бойкой блондинки, которая громко разговаривает по мобильнику, то вдруг понимаю, что это за ощущение у меня в животе. То же самое я чувствовала, когда занималась любовью с Натом незадолго до того, как он меня бросил ради той вульгарной гитаристки. Это смесь истинного чувства и страха. Страха потерять. Понимаю в эту секунду, что, позволив Дексу прийти, я чем-то рискую. Рискую не только дружбой. Я рискую потерять голову...

Девушка продолжает болтать, вставляя через каждое слово «невероятный» и «потрясный» (она тоже вынуждена вернуться в город раньше конца выходных). Говорит, что у нее началась «дикая мигрень», после того как они «здорово перепили» на какой-то «клевой вечеринке». Хочу сказать ей, что, если она слегка понизит громкость, мигрень у нее наверняка пройдет. Закрываю глаза, надеясь, что ее телефон наконец разрядится. Но знаю, что даже если эта ультразвуковая болтовня закончится, мне все равно не удастся заснуть — из-за собственных переживаний. Это и плохо, и приятно, все равно что выпить слишком много кофе. В равной мере возбуждает и пугает, словно поджидаешь волну, которая вот-вот накроет тебя с головой.

Что-то надвигается, и я бессильна это остановить.

Вечер вторника, без двадцати восемь. Я дома. В течение дня Декс не звонил — стало быть, встреча не отменяется. Чищу зубы, зажигаю ароматические свечи на кухне — там все еще пахнет деликатесами из тайского репертуара, которые я заказывала накануне, когда в одиночестве отмечала День памяти. Переодеваюсь: надеваю черное кружевное белье (пусть даже знаю, знаю, знаю, что ничего не произойдет), джинсы и футболку. Немного пудры и блеска для губ. Вид у меня спокойный и отчасти легкомысленный — полная противоположность тому, что в душе.

Ровно в восемь звонит консьерж Эдди, напарник Хосе.

— К вам пришли, — кричит он.

— Спасибо, Эдди. Впусти.

Через несколько секунд на пороге появляется Декс — в темном костюме в светло-серую полоску, в синей рубашке, при галстуке.

— Твой консьерж мне ухмыльнулся, — говорит он, входя в квартиру и оглядываясь, будто он здесь впервые.

— Вряд ли, — говорю я. — Тебе показалось.

— Не показалось. Я эту ухмылку уже видел.

— Так ведь это не Хосе. Другой консьерж. Сегодня дежурит Эдди. Просто ты чувствуешь себя виноватым.

— Я тебе уже говорил: у меня нет никаких угрызений совести по поводу того, что было. — Он смотрит мне в глаза.

Чувствую, как его взгляд меня затягивает. Я забываю о своем решении оставаться только хорошим другом. Нервно отвожу глаза и спрашиваю, не хочет ли он выпить. Декс говорит, что стакан минералки был бы в самый раз. Безо льда. Я наливаю нам по стакану и подсаживаюсь к нему на кушетку.

Он делает несколько больших глотков и ставит стакан на поднос. Я отпиваю еще. Чувствую, как он смотрит на меня, но не могу поднять глаз. Смотрю прямо перед собой — туда, где стоит кровать. Место действия. Нужна отдельная комната для спальни или по крайней мере ширма, чтобы отгородить мое ложе от всего помещения.

— Рейчел, — говорит он, — взгляни на меня.

Смотрю и снова утыкаюсь взглядом в стол.

Он берет меня за подбородок и поворачивает лицом к себе.

Чувствую, что краснею, но не могу отвернуться.

— Что? — Я издаю нервный смех. Выражение лица у него не меняется.

— Рейчел.

— Что?

— У нас проблемы.

— Неужели?

— Большие проблемы.

Он наклоняется ко мне, откинув левую руку на спинку кушетки. Целует меня — сначала слегка, потом все более настойчиво. Ощущаю запах корицы. Вспоминаю о пастилках, которые он таскал с собой все выходные. И целую его в ответ.

Если я считала, что Нат и Маркус неплохо целуются, то это лишь потому, что мне было не с кем сравнивать. Они всего-навсего умели целоваться. От поцелуя Декса вся комната плывет у меня перед глазами. И на этот раз вовсе не от алкоголя. Этот поцелуй — вроде тех, о которых я сотню раз читала и которые видела в кино. И не была уверена, возможны ли они на самом деле. Такого я никогда не ощущала прежде. Фейерверки и все такое. Совсем как у Бобби Брэди и его подружки.

Целуемся долго-долго. Не останавливаясь. Не меняя положения, несмотря даже на то, что сидим слишком далеко для хорошего поцелуя. Я не могу говорить и не хочу двигаться. Не хочу, чтобы это заканчивалось, не хочу, чтобы наступила та тревожная минута, когда мы зададимся вопросом: а что мы, собственно, делаем? Не хочу говорить о Дарси, даже слышать ее имя. Она здесь ни при чем. Ни при чем. Этот поцелуй ничего не значит. Нет ни времени, ни обстоятельств, ни свадьбы в сентябре. Вот что я пытаюсь себе внушить. Наконец Декс отрывается от моих губ. Но лишь для того, чтобы подвинуться ближе, обнять меня и шепнуть:

— Я все время о тебе думаю.

Я тоже.

Но я все еще себя контролирую. Просто эмоции — это одно, а что ты под их влиянием вытворяешь — другое. Отодвигаюсь, но не слишком далеко, и качаю головой.

— Что? — мягко спрашивает он, все еще обнимая меня.

— Мы не должны были этого делать, — говорю я. Робкий протест, но все же это лучше, чем ничего.

Дарси может быть надоедливой, ревнивой и запальчивой, но она — моя подруга. А я верный друг. И порядочный человек. И мне нужно остановиться. Возненавижу себя, если не остановлюсь.

Не двигаюсь. Жду, что меня будут разубеждать, надеюсь, что Декс об этом заговорит. Конечно, он возражает:

— Должны были.

Говорит уверенно. Не сомневаясь, не волнуясь. Держит мое лицо в ладонях и пристально смотрит в глаза.

— Даже обязаны.

В его словах никакой лжи, он искренен. Он мой друг — друг, которого я знала и о котором думала еще до того, как с ним познакомилась Дарси. Почему же я раньше не понимала своих чувств? Почему интересы Дарси заслонили от меня мои собственные? Декс придвигается и снова целует меня. Нежно, но настойчиво.

Так нельзя, протестую я в душе, понимая, что уже поздно. Что я сдалась. Мы пересекли еще один рубеж. Все, что было до этого момента, даже постель, — не в счет. Тогда мы были пьяны и за себя не отвечали. На самом деле до нашего нынешнего поцелуя ничего серьезного не было. Ничего, что не могло бы кануть в Лету, стать сном, может быть, даже забыться навсегда.

Все изменилось именно сейчас. К лучшему — или к худшему.

Я обо всем передумала. Ночь — вре-мя тревог и сомнений. Но утром, стоя под струей горячей воды, я все вижу отчетливо. Намылив голову и вдыхая грейпфрутовый запах шампуня, прихожу к одной-единственной истине: то, что делаем мы с Дексом, — ошибка.