Смелая - Роуз Макгоуэн

Я чувствовала себя такой грязной. Меня осквернили, и я была подавлена. Я продолжала думать о том, как он сидел за моей спиной в кинотеатре до происшествия. Что делало его – не моей ответственностью, точно, но – как будто я приложила руку к соблазнению. От чего мне становилось еще хуже, и я чувствовала себя еще грязнее. Я знаю, что также себя чувствуют другие жертвы. Мы снова и снова проигрываем события, виня себя. Если бы только, если бы, если бы.

Я думала о том, как я повернулась к оператору MTV и сказала, что моя жизнь становится легче. Я думала, могла ли я навлечь на себя проклятие, заколдовать себя в тот момент, хотя логически я понимала, что не была виновата.

Преступление случилось на всех уровнях: он был мой работодатель, я его подчиненная; он был чрезвычайно властен и могуч в моей сфере, и я была едва наскребающим на жизнь новичком. Он был огромным людоедом, а я девочкой. Сейчас я плачу и пишу это.

«Я сказала ему, чтобы он прекратил». Эта реплика преследовала меня. Как хреново, что все качали головами и смотрели в сторону. Но это была только вершила всей лжи.

Некоторое время после происшествия я все время плакала. Мне позвонила менеджер. Звонок был херовый, она посоветовала мне относиться к происходящему как к тому, что поможет моей карьере в будущем. Меня вырвало. Я чувствовала себя, как в павильоне смеха, но в зеркалах отражались мои страхи. И желанием моего менеджера было замять все, что меня просто выносило. Как она не могла знать? И если знала, как она могла, та, которой я доверяла жизнь, так подвести меня? Я была в ужасе. Я попала в параллельный, херовый мир.

Я позвонила в свое агентство. Трубку поднял один из лучших игроков, властительный человек в городе в те времена. Я рассказала ему о случившемся. И он сказал: «Черт возьми, у меня в руках смертельное для него разоблачение в LA Times; он передо мной в долгу, за то что я спас его».

О Боже. Этот человек мог бы остановить Монстра, но вместо этого отмазал его. Здорово, да? Я просто девочка. Мозг погрузился в тишину. Кто эти ужасные люди?

Я хотела выдвинуть обвинения. Кто-то соединил меня с бесцеремонной адвокатессой, которая заявила: «Ты актриса. Ты снималась в сценах секса. Ты никогда не выиграешь. С тобой покончено». Я похолодела. Я была одна. Я была совсем одна.

Я знала, что, если я выступлю перед публикой с рассказом о случившемся, Монстр не пострадает, а я – я никогда больше не буду работать. Если я потеряю работу, я не смогу позаботиться о себе, и снова передо мной маячил страх оказаться бездомной. Отсутствие работы перенесет меня назад на улицу, а отсутствие дома станет смертным приговором. Я знала, что, если бы умерла, меня бы запомнили как разоблачительницу насильника, а не за мои достижения. Я не хотела видеть его имя рядом со своим в некрологе.

Я много думала о смерти в то время. Моей. Его. И все в моем мире казалось грязным.

Мне позвонил глава моей адвокатской конторы. Мне пришлось снова все пересказывать, чувствуя вторжение в себя из-за необходимости открывать свежую рану какому-то профессиональному уроду, которого я не знала. Большой адвокат настаивал: «Я хочу, чтобы ты публично выступила против главы студии. Это будет великое дело». Но оно таким не было. При моем сломленном духе я знала, что стану пешкой в мощной борьбе двух мощных мужчин. Спасибо за ничего.

Пребывая в травмированном состоянии, я понимала, что даже этот сильный мужчина не мог мне помочь. Возможно, если бы существовал стимул, перспектива финансовой или политической победы, они могли бы рассмотреть вопрос о нарушении «кодекса чести», который защищает таких ублюдков. Но, наверное, нет. И как оказалось, никто не стал. В течение двадцати лет.

Потому что это нормально. Это бизнес. И это просто, какая-то, девушка.

Так что я знала, что лучше ничего не говорить. Я не собиралась становиться пешкой этих людей. Даже в моем замутненном состоянии я отказывалась быть пешкой. Я не понимала, что уже ей стала.

Мне было так противно. Я так много работала всю свою жизнь, пытаясь выживать. Меня уже щупали, хватали, кричали на меня, принижали, фетишизировали, но я попала на совершенно другой уровень вторжения.

Усугубляя травму, мне пришлось вернуться к работе и закончить «Фантомы», так как я наполовину закончила съемки, поехав на судьбоносный Сандэнс. Я сыграла шестнадцатилетнюю в фильме, но теперь я чувствовала, как будто мне было около ста лет. Мне было так отвратителен Голливуд, но у меня был контракт, и я должна был закончить. Я слышала его свинячье имя каждый день, снова и снова.

Так что же я могла сделать, молодая бессильная женщина? Я хотела поставить его в известность, что я не перенесла то, что он сделал. У меня все еще почти не было денег. Я сказала своему адвокату: «Мне понадобятся деньги на интенсивную терапию. И мне нужны деньги, чтобы пожертвовать в кризисный центр изнасилования». Мой адвокат достал мне сотню тысяч долларов. В любом случае, эти деньги были грязными. Я в значительной степени раздала их. Они не принесли мне утешения. Но это был единственный способ предупредить свинью, что мне не понравилось то, что он сделал.

По городу поползли слухи. Шептались там и сям. Чудовище вносило меня в черный список. Я слышала, он звонил каждой студии и каждому независимому продюсеру в городе и говорил: «Не нанимайте ее. От нее проблемы».

Так много людей слышали о том, что произошло. Новости распространялись, как лесной пожар по Голливуду. Один помощник говорит другому, один продюсер рассказывает другому продюсеру, и дальше, и дальше. Казалось, что каждый мерзавец в Голливуде знал о моем самом уязвимом мгновении вторжения. И я была наказана за это. Я переживала нападение снова, и снова, и снова.

Люди думают, что ты можешь забыть о нападении. Проблема с травмой, изнасилованием и сексуальным воздействием в том, что оно замораживается в твоем мозгу, как будто оно случилось вчера. От него очень, очень трудно избавиться, потому что бо́льшая часть тебя, тебя цельной, убита. Я пришла к определенному миру с этим, но моя жизнь всегда будет безвозвратно связана с этим монстром из-за того, что он украл часть меня. Потому что его желание доминировать вытеснило мое право на физическую неприкосновенность, мое право быть цельной. Сексуальное воздействие лишает нас способности быть теми, кем мы были, и крадет тех, кем мы должны были стать. Теперь мы жертвы, отобранные на роли, которые мы не хотели играть. Девочки растут, и их пугают изнасилованием, потому что ему разрешено произойти. Девушкам рассказывают на уроке здравоохранения, как и мне, что лучше всего подчиняться и быть податливой, таким образом, ты можешь выжить. Да, мое тело может быть живым, но та, кем я являлась, мертва. Теперь я живое тело, несущее мертвый дух. И этому разрешено оставаться безнаказанными. Все просто хотят это занять, чтобы они могли почувствовать себя лучше. А как же мы? Как нам почувствовать себя лучше? Кто позаботится о нас? Не смейте учить девочек быть податливыми; учите мальчиков не насиловать. Для меня насилие не может быть определено законом, который написал мужчина. Откуда мужчина знает, что такое насилие? Насилие для меня – это любое вторжение в тело. Если ты вторгаешься в мое тело языком, пальцами, членом, любым предметом без моего согласия, то происходит насилие, мне не нужен закон, чтобы рассказать о том, что я и так знаю как истину.