Звезда на одну роль - Татьяна Степанова

— Да ради Бога, только что мы сможем сказать? Эх, Светка, Светка, что же с тобой, девочка, случилось? Где же его искать, этого подонка? — Его трясло, словно в лихорадке.

— Слушай, Борь, а Лавровский здесь не объявлялся? — осторожно спросила Катя.

— Толька? Нет. А ты его разве на куртуазниках не видела?

— Да видела, только... Ему оперы из Каменска повестку оставляли, а он почему-то не явился, даже следователю не позвонил. Здесь сейчас нет никого, кто бы мог сказать, где его можно найти?

Бергман задумчиво почесал сизоватый бритый подбородок.

— Посидите-ка здесь минуточку. Я сейчас Ваню Полетаева поищу. Он царя Берендея играет, следующая сцена по плану — как раз его. Должен уже подойти. — Бергман стрелой выскочил из костюмерной.

— Странно, что они ставят именно «Снегурочку», — заметил Мещерский тихо.

— Почему? — Катя задала вопрос машинально, она напряженно думала.

— Ну, сейчас все больше какие-то навороты в моде: жизнь подвальная, героиня, философствующая на унитазе, постельные сцены из жизни бомжей. А тут Берендеи, Снегурочки, любовь... Классика, в общем. Несовременно. — Голос Князя дрогнул.

— Красиво, нежно. Иногда хочется, как верно замечали наши предки, «воспарить душой». Бен — романтик. К тому же он просто помешан на сказках и мифах. Еще на третьем курсе он поставил «Дикого охотника» — баллада есть такая старонемецкая. И знаешь, как поставил!

— Возьми меня с собой на премьеру «Снегурочки», ладно? — попросил Князь.

— Конечно, возьму. Только если ты к тому времени не уедешь в свой знойный Серенгети.

— Но ведь я вернусь.

— А, ну тогда конечно...

— К тебе вернусь, Катенька, я...

Появился Бергман. Следом за ним в костюмерную, точно смерч, влетел тот самый долговязый парень Ваня, рассказывавший своему собеседнику о тяге к самоуничтожению в автокатастрофе.

— Так, значит, Светку убили?! — выпалил он прямо с порога. — Кто?! Где он?!

— Тише, Ваня, тише. Они не знают, следствие только началось, — успокаивал его Бен. — Ты вот лучше скажи, куда Лавровский запропастился?

— Лаврик? Да откочевал куда-то. Дома его нет. Я ему и вчера, и позавчера названивал.

— То есть как это откочевал? А его контракт? А театр? — Бен возмущенно засопел.

— А может, квасит у какой-нибудь подружки, — хмыкнул Полетаев. — Он ведь расслабляется время от времени. Ты же знаешь.

— Простите, а вы не могли бы подсказать, где он чаще всего бывает? — спросила Катя. — Вот он называл нам одного человека. Павел, Павел...

— Пашка? Могиканин? Вот, точно! Может, он у него на якорь встал. В мастерской. У Пашки деньги появились, он очередную статую толкнул на выставке. Скорее всего, празднуют.

— А где он живет?

— Могиканин? Да обычно в мастерской и живет. — Полетаев заулыбался. — Он, когда работает, встает в шесть утра и иногда даже есть забывает. Ну так Роден, Эрнст Неизвестный же! Мастерская его в старом цехе на Котельнической набережной. Там консервный завод накрылся, так Строгановка сняла в цехах помещения под свои студии. Там крыша стеклянная, света много, просторно и мусорить можно сколько душе угодно. Все условия для работы. Они там даже отливают кое-что сами. Кустарно, правда, но для эскизов сойдет, — рассказывал он.

— А как найти этот цех? Как туда добраться? — деловито осведомился Мещерский.

— Несложно. Дом на набережной высотный проедете и вдоль реки. Там будут все домики, домики, а затем фабрика старая с трубами. Мимо нее, следующее здание и в глубь двора. Цех номер три. Да там богема, народу полно всегда: художники, мазилы. «Улей» вся эта канитель называется. Спросите любого — сразу вам мастерскую Могиканина покажут.

— А как его настоящая фамилия? — не отставал Князь.

— Могиканин и есть настоящая, — усмехнулся Полетаев. — Это его псевдоним. Все давно привыкли, зовут только так. Настоящую-то, я думаю, он и сам уж забыл.

— Может быть, ему можно позвонить в мастерскую? — спросила Катя по своей репортерской привычке.

— Там нет телефона. Да так езжайте! Только с утра надо. Утром он всегда там торчит, а вечером или по друзьям, или по Арбату шляется, — сказал Полетаев, поднимаясь с дивана. — Ну ладно. Мне еще переодеться надо для репетиции. Вы меня в курсе держите насчет Светкиного дела. Я с этим гадом сам разберусь, когда дознаюсь. Никакой милиции мне для этого не потребуется. — Он стиснул костлявый кулак и продемонстрировал его недошитому костюму боярина, висящему на двери костюмерной.

Бергман проводил Катю и Мещерского до вестибюля.

— Ребята, звоните. Мы все поможем, чем сможем, — сказал он на прощание. — Если Лавровский объявится, передадим, чтоб срочно связался со следователем в Каменске. Ты мне, Катюша, напиши его телефон и фамилию.

Катя написала.

— Спасибо, Борь! — Мещерский крепко пожал ему руку. — Это просто чудесно, что ты сейчас задумал ставить «Снегурочку». Удачи тебе...

— Сегодня к Могиканину не поедем, — решила Катя, когда они возвращались к машине. — Пять часов уже. Темнота. Ищи там этот «Улей» в подворотнях. Мы туда с тобой, Сережа, на днях соберемся. Я тебе позвоню.

— Как скажешь, — покорно ответил Мещерский. Катя вздохнула: Князь был существом покладистым, не то что...

Этот день — 2 марта — запомнился Кате надолго. Утром, едва только она переступила порог пресс-центра, следом за ней ворвался Тимка Марголин — шеф телегруппы.

— Петровская, живо, одна нога здесь, другая там, иначе опоздаем! — распорядился он, на ходу бросая Кате мятный леденец.

Она ловко поймала конфету.

— Куда мы опоздаем, Тимофей Владленович?

— Как куда? Ах, правда, ты же не в курсе! Притон, притон берут в Луговцах! Едут прямо с утра — пока они еще тепленькие, не очухались. Ты же сама меня просила — возьми да возьми с собой!

— Ой, Тимочка, и правда. Гран мерси. Я мигом. — Катя лихорадочно нашарила в ящике стола блокнот, запасную ручку и, прижав сумку к груди, понеслась вслед за Марголиным.

У главка разводили пары старенькие желтые «Жигули». Внутри битком набились крепкие ребята из наркотического отдела. За рулем важно восседал третий оператор телегруппы Лева Львов. Катя с трудом примостилась с краю.

— Камеру, камеру не повредите! — тревожился Марголин, юлой вертевшийся на переднем сиденье. — Леш, я же тебе ее в руки дал, в руках и держи. Не клади Бондареву на живот! Я кому сказал! Чуть машина на ухабе подпрыгнет — и ау, прощай техника!

— А остальные где? — спросила Катя.

— Да остальные минут уж двадцать как отчалили, — ответил тот самый опер, в живот которого упирался марголинский «Панасоник». — Лева, голубь, жми на всю железку. Мы должны быть там через полчаса.