Халцедоновый Двор. И в пепел обращен - Мари Бреннан

– Кто из твоих подданных поднимался наверх посмотреть на казнь? – без предисловий спросил он.

Изумленная, Луна поднялась на ноги и краем глаза заметила, что Керенель прячет в рукав кинжал. Выходит, он пришел вооруженным, да еще так взволнован, что обнажил оружие при первой же неожиданности. То и другое не на шутку тревожило… но прежде всего – Энтони.

– Не знаю, – ответила она. – Несомненно, кто-то да поднимался, и не один, но посещать казнь я никому не запрещала. А в чем дело?

– Узнавать дивных под покровом чар я еще не разучился, – сказал Энтони. Дышал он часто, неровно, цепь олдермена на его груди сбилась на сторону. – Кто-то из них был там, в толпе, и вел крамольные речи.

– Крамольные речи?!

– Да. Повторил слова, сказанные Страффордом, когда тот узнал, что Карл подписал ему приговор. «Не питайте надежд на властителей, на сынов человеческих: в них же спасения несть», – процедил Энтони.

Кровь в жилах Луны обратилась в лед. Да, порой подобное говорят, но не прилюдно. Что позволено приговоренному к казни, непозволительно для человека посреди улицы.

– Но ты уверен, что это был дивный?

Не в силах устоять на месте, Энтони зашагал из угла в угол. Пожалуй, говорил он вольнее, чем Луне, памятуя о присутствии Керенеля, хотелось бы, однако одолевавшие его мысли не давали ему покоя, а отослав рыцаря прочь, она лишь нанесет ему оскорбление.

– Вот что мне пришло в голову, – сказал ее консорт. – Эти мятежные толпы, эта враждебность и жажда крови, толкающая народ на борьбу с королем… что, если все это – не случайность?

– Но ведь сотворить такое не в силах никто на свете, – встревоженно возразила Луна.

– Верно, – криво усмехнувшись, согласился Энтони. – Корень наших бед в нас самих, в долгой истории жестокостей, несправедливостей и разногласий. Но зачем же их еще и создавать? Тут ведь довольно одной искры. Нескольких подстрекателей. Крамольная фраза там, обвинение в папизме сям, и слухи – возможно, не без намеренной помощи – разлетаются от края до края Сити, сея хаос и раздоры. Я думал, это дело рук Пима, и, возможно, не ошибался, но… Он не один.

Керенель переступил с ноги на ногу. Луна повернулась к нему, да так резко, что юбки взвихрились колоколом.

– Ты знал об этом?

Керенель успокаивающим жестом поднял ладони.

– Государыня, я как раз собирался к этому перейти. Я…

– Так значит, Властитель Сумрака строит козни не только против Халцедонового Двора, но и против Лондона?

Суровость ее тона заставила рыцаря слегка втянуть голову в плечи.

– По-моему, да, весьма вероятно. Но это лишь слухи, так что утверждать не могу.

А ведь об этом следовало подумать… да только Луна слишком привыкла к тому, что разом в обоих мирах действует лишь ее собственный двор. Именно такое вмешательство в дела смертных, стоившее жизни королеве Шотландской, и ввергло Никневен в ярость. Стоило полагать, что сама Гир-Карлин на подобное не пойдет.

Возможно, так оно и было, однако Властителя Сумрака это не касалось. Желая вреда Луне, Никневен могла нанести удар по Лондону – и, таким образом, по всей Англии. Значит, парламент, подрывающий власть Карла Стюарта – отмщение за казнь Марии Стюарт, причем полдела уже сделано!

– Кто такой Властитель Сумрака? – вмешался Энтони, в недоумении на время забывший о гневе.

В эту минуту Луна как никогда прежде порадовалась предусмотрительно взятой с рыцаря клятве. Благодаря ей, все будет если и не намного приятнее, то, по крайней мере, значительно проще.

– Этого я пока не знаю. Но сэр Керенель, вернувшись на север, выяснит.

Округлив фиалковые глаза, рыцарь подался назад.

– Но, государыня… срок моего изгнания вышел.

– Однако ты вернешься ко двору Никневен, притворившись, будто недоволен мною. Твое возвращение никого не удивит.

– Меня отослали назад шпионить за вами!

Вслед за сим выкриком в комнате воцарилась звонкая тишина. На миг все замерли, словно статуи, и Керенель, побледнев, как призрак, пал на колени.

– Ваше величество… лорд Энтони… этот приказ отдала мне сама Никневен. Она велела мне вернуться сюда и извещать ее обо всем, что я смогу разузнать.

Энтони подошел к Луне и встал рядом.

– Каким образом? Как ты должен ее извещать?

Но рыцарь лишь покачал головой.

– Она сказала, что ко мне пришлют гонца, а большего я не знаю.

Чтоб изловить гонца, Керенеля придется оставить здесь.

– Нет, – решила Луна, быстро переглянувшись с Энтони. – Не сомневаюсь, приказ твой исходит от этого Властителя Сумрака. Дабы покончить с ним, мы должны узнать о нем как можно больше, а сделать это можно только в Файфе. Скажешь Никневен, что попал под подозрение, или выпал из фавора – придумай, что пожелаешь, но возвращайся.

В ресницах Керенеля, точно алмазы, блеснули слезинки, но он был слишком горд, чтоб дать волю слезам.

– Государыня, – прошептал он, не поднимаясь с колен, – ведь мой дом – здесь.

– Тогда помоги нам его уберечь, – сказала Луна. – Отыщи этого Властителя Сумрака.

Ратуша, Лондон, 3 января 1642 г.

– Вот это уже слишком, – со злобным удовлетворением в голосе сказал Энтони. – Когда они предложили отпечатать и распубликовать эту «Великую ремонстрацию»[20], в Общинах чуть до драки не дошло. Представить королю реестр обид такой длины, что за пятое евангелие легко сойдет – уже дело достаточно скверное, но публиковать его для всех…

Нет, он отнюдь не преувеличивал. Те дни, когда слушания шли тихо и мирно, а парламентарии клевали носом на скамьях, остались в далеком прошлом, теперь же шпаги обнажили все до единого. Теперь, дабы распалить их гнев, вмешательства дивных (если, конечно, допустить, что дивному удастся приблизиться к фанатику-благочестивому хотя бы на двадцать футов) не требовалось: для этого хватало собственной неприязни. И если беспорядки за пределами зала еще возможно было прекратить, то как быть с буйством внутри?

Однако ж сия победа – война, во всеуслышание объявленная Общинами собственному монарху – дала осечку именно так, как и рассчитывал Энтони. Напечатанная перед самым Рождеством, Великая ремонстрация, хвала Господу, вывела на улицы разъяренные толпы верноподданных, затеявших бить пуритан, левеллеров и прочих оппозиционных фанатиков, поддерживавших парламентских лидеров. Опьяненному собственной властью и идеями, Пиму со товарищи пришлось пожинать последствия.