Пандора - Энн Райс

«В гавани уже жгут корабли, – едва слышно произнесИаков. – На Форуме снесли статую Тиберия».

«Сделка заключена, – сказал мне старик. – Человек,продававший дом, никогда вас своими глазами не видел, имени вашего не знает,здесь никаких указаний относительно вашей личности не осталось. Рабы, чтопринесли вас сюда, ему не принадлежали».

«Вы для меня совершили чудеса», – повторила я.

«Вы остаетесь совсем одна, прекрасная римскаяпринцесса, – сказал Иаков. – У меня болит душа, что мы вот так васбросаем».

«У нас нет другого выхода», – сказал старик.

«Три дня никуда не ходите, – сказал Иаков, подходя комне как можно ближе, словно он собирался нарушить все правила и поцеловать меняв щеку. – Здесь хватит легионов, чтобы подавить беспорядки, но онипредпочтут, чтобы огонь погас сам собой, чтобы не убивать римлян. И забудьте одрузьях-греках. В их доме уже сущий ад».

Они повернулись к выходу.

«Вам хорошо заплатили? – спросила я. – Если нет,возьмите из моего золота, сколько хотите. Я настаиваю!»

«Даже не думайте об этом, – ответил старик. – Норади вашего душевного спокойствия знайте: ваш отец дважды поддержал меня, когдапираты захватывали мои корабли в Адриатическом море. Ваш отец вкладывал деньгинаравне со мной, что принесло выгоду нам обоим. Тот грек был должен вашему отцуденьги. Больше об этом не беспокойтесь. Но нам пора!»

«Да пребудут с вами боги, Пандора!» – сказал Иаков.

Драгоценности. Где драгоценности? Я вскочила и открылашкатулку. Там были сотни камней, великолепных, ослепительно чистых и прекрасноограненных. Я видела, какие они дорогие, прозрачные и безупречноотполированные. Я взяла большой рубин в форме яйца, что показывал мне Давид, иеще один, точно такой же, и протянула им. Они подняли руки в знак отрицания.

«О нет, непременно возьмите, – сказала я. –Окажите мне честь. Подтвердите, что я свободная римлянка и буду жить, как велелмне отец! Это придаст мне мужества! Возьмите их от меня».

Давид строго покачал головой, но Иаков взял рубин.

«Пандора, вот ключи. Идите за нами и заприте ворота наулицу, а потом – двери вестибюля. Не бойтесь. Здесь везде лампы. Масла много…»

«Идите! – сказала я, когда они переступали через порог.Я заперла ворота и вцепилась в решетку, провожая их взглядом. – Если несможете выбраться, если я вам понадоблюсь, возвращайтесь».

«У нас здесь есть свои люди, – успокаивающе сказалИаков. – От всего сердца благодарю вас за прекрасный рубин, Пандора. Вывыживете. Возвращайтесь и заприте двери на засов».

Я доплелась до кресла, но не села в него, а рухнула рядом ипринялась молиться:

«Lares familiares… духи этого дома, я должна найти вашалтарь. Прошу вас, примите меня, я никому не желаю зла. Я засыплю ваш алтарьцветами и разожгу огонь. Будьте со мной терпеливы. Дайте мне… отдохнуть».

Я ничего не предпринимала, просто вяло сидела в шоке наполу, шли часы, день постепенно угасал. Странный и чужой мне дом погрузился вотьму.

Начинался кровавый сон, но я ему не поддавалась. Только нетот чужой храм! Не тот алтарь, нет! Только не кровь! Я прогнала его ипопыталась представить себе, что я дома.

«Я – маленькая девочка, – говорила я себе. – Вотчто мне снится: я слушаю рассказы старшего брата Антония о войне на севере, отом, как обезумевшие от ярости германские племена гнали назад, к морю…»

Он так любил Германика. И остальные братья тоже. Люций,младший, по природе был слаб. У меня разрывалось сердце при мысли о том, как онмолил о милосердии, когда его прирезали солдаты.

Империя была нашим миром. Хаос, несчастья и борьба лежали заее пределами. Я стала солдатом. Я умела воевать. Мне снилось, что я надеваюдоспехи.

И я услышала голос брата.

«Какое облегчение – обнаружить, что ты мужчина. Я всегда таксчитал».

Проснулась я только на следующее утро.

И тогда я узнала, что такое горе и боль, совершеннопо-новому.

Обрати внимание на эти мои слова. Ибо я осознала, насколькоабсурдны понятия Судьбы, Удачи и Природы, в большей мере, чем человек способенпережить. И возможно, мое описание, пусть краткое, может принести кому-тоутешение. Бывает, случается самое худшее, но рано или поздно все проходит.

Однако правда состоит в том, что человека нельзяподготовить, невозможно объяснить это словами. Это нужно пережить. И такого яне пожелаю ни одному человеку в мире.

Я осталась одна. Я ходила из комнаты в комнату, колотилакулаками по стенам, плакала, стиснув зубы, и кружилась на одном месте. НикакойМатери Изиды нет.

И богов нет. Философы – дураки. Песнопения поэтов – ложь.

Я рыдала и рвала на себе волосы; я рвала свое платье,это было так естественно, словно я следовала новому обычаю. Я переворачиваластолы и стулья.

Временами я чувствовала великую радость, свободу от всякихусловностей и фальши, от всего, что держит в заложниках тело и душу.

И тогда я погружалась в благоговейную природу этой свободы,как будто самого дома не существовало, как будто темноте неведомы стены.

В такой агонии я провела три ночи и три дня. Я забыла опище. Я забыла о воде. Я ни разу не зажигала лампу. Почти полная луна вдостаточной степени освещала этот бессмысленный лабиринт, состоявший измаленьких комнат с расписанными стенами.

Сон оставил меня навсегда. Сердце колотилось. Руки и ногисводило, они слабели и снова напрягались.

Периодически я ложилась на мягкую влажную землю во дворе,словно совершая ритуал за моего отца, потому что никто не положил его тело намягкую влажную землю, как полагается делать сразу после смерти – передпохоронами.

Я неожиданно поняла, почему это бесчестие – тот факт, чтоникто не положил его израненное тело на землю, – столь знаменательно. Яосознала важность этого упущения в такой степени, в какой мало кто и мало чтознает. Оно имело первостепенное значение, так как не имело никакого значениявообще!

«Живи, Лидия!»

Я смотрела на низкие кроны деревьев в саду. Я испытываластранную благодарность за то, что в этом земном мраке я достаточно долго не закрывалаглаз, чтобы увидеть подобные вещи.

Я процитировала Лукреция: «…на тела основные природа всеразлагает опять…»

«Безумие!»

Как я уже сказала, я бродила, ползала, рыдала и плакала тридня и три ночи.