Наши расставания - Давид Фонкинос

Так получилось, вот и все. Теперь мы снова встретились, и надо было просто этому радоваться. Наверно, в глубине души я мечтал о том, что это случится, что за мной приедет друг и скажет, что нужно делать, и будет мне вместо отца. Я никогда не забуду, что сделал для меня Поль.

Время было обеденное, и они хотели есть. Я решил что-то такое состряпать из имевшихся под рукой запасов. У меня завалялось немного лососины, и я уже собрался приготовить ее под лимонным соусом, как вдруг в последний момент вспомнил:

— Тьфу! Ну я и дурачина! Вы же не едите лососину!

Поль поднял на меня удивленный взгляд:

— Ты что, поверил в эту историю?

— То есть?

— В историю про повальное отравление в гостях… когда все попадали в обморок… из-за лососины…

Разумеется, я в нее поверил. Как же не верить друзьям? Чему тогда вообще верить? У меня и тени сомнения не промелькнуло. Во всяком случае, тогда. Хотя, если поразмыслить…

— Мы познакомились через интернет, — сказала Виржини. — Но нам хотелось чего-то более оригинального.

Тут уж я не выдержал и расхохотался. Вот, значит, как. Каждый приукрашивает свою историю, превращает ее в миф. А что же с моим мифом? За что мне теперь ухватиться? Я видел себя героем, и с чем остался? Может, мне тоже пора навыдумывать ярких подробностей своей биографии, пустить людям пыль в глаза? А что — какая-никакая, а защита. От грубого абсурда жизни, покатившейся по кривой дорожке. Почему бы мне и в самом деле не воздвигнуть вокруг себя баррикаду из иллюзий и не обернуться героем из детских фантазий? Будь у меня хоть малейший шанс заново слепить свое прошлое, с какой стороны я бы за это взялся? Конечно, с мифотворческой.

Я перекрыл воду и газ, запер ставни. Все это я проделал легко и просто, почти равнодушно. Завершился определенный период моей жизни. Я сел в невообразимую машину. И в обществе счастливой пары вернулся в Париж.

О том, что происходило после дня свадьбы (почти свадьбы), я ничего не знал. Только то, что Алиса куда-то уехала, — кстати, не исключено, что в Бретань. Часто, часами напролет колеся по дорогам, я думал, что мы с ней могли бы случайно встретиться. Я надеялся на эту встречу как на свое спасение. Но мы не встретились. Алиса вернулась к тому статусу, в котором пребывала до нашего знакомства, — стала одной из трех миллиардов женщин.

Решением практических вопросов — сдачей нашей квартиры, транспортировкой мебели — занимались родители. Мои наняли грузовик и перевезли все мои вещи к себе, сложив их в моей бывшей детской (у каждого свои символы). Я наотрез отказался от одежды, которую носил, когда жил с Алисой. И вообще всячески избегал любой мелочи, способной напомнить мне о пережитой драме. Например, разлюбил книги, составлявшие нашу общую библиотеку. Самой большой проблемой оставалось внешнее географическое пространство. О том, чтобы ступить на одну из улиц, по которым мы ходили с Алисой, не могло быть и речи. Я попытался припомнить каждую нашу прогулку, каждое свидание и сделал соответствующие пометки на крупномасштабной карте. Таким образом, мой личный город скукожился, в нем появились многочисленные запретные зоны — нечто вроде Берлина, разделенного после его оккупации союзниками. В моем Париже тоже была проведена демаркация границ, а в роли захватчика выступало прошлое.

На некоторое время я поселился у Поля и Виржини.[21]Спал я на диване в гостиной, не так уж далеко от их спальни, и порой до меня доносились вздохи, свидетельствовавшие о полной сексуальной гармонии. Друзья относились ко мне превосходно, но я понимал, что подобное положение вещей не может длиться вечно. Ни одна пара не в состоянии долго давать приют тому, кто из нормального человека превратился в какой-то депрессивный рахат-лукум. Должен отметить, однако, что они ни капли на меня не давили и даже старались меня развлекать, каждый вечер приглашая в театр или в кино.

— В Синематеке идет «Небо над Берлином»! — с преувеличенным энтузиазмом сообщал Поль, довольно топорно пережимая.

— ?!

— Слушай, ну нельзя же так! Что я такого сказал-то?

— ?!!

— Ну хорошо, хорошо. Никто никуда не идет. Виржини, ты успела зайти в магазин?

— Я купила кролика. Фриц, ты любишь кролика?

— ?!!

Бывали вечера, когда я испытывал одно-единственное желание — скорей завалиться спать. Но, поскольку моя спальня располагалась в гостиной, я все же не мог требовать, чтобы они сидели в своей с восьми часов. Пора было браться за дело, двигаться вперед, двигаться любой ценой, сквозь холод и мрак. Довольно строить из себя беспомощного инвалида. Да, галстуки сослужили мне службу, помогли продержаться первое время, но должна же существовать какая-то жизнь и после галстуков.

Двумя днями раньше Поль признался, что звонил моему шефу, и тот подтвердил, что для меня все еще держат место. Более того, он настаивал, чтобы я как можно быстрее приехал к нему для беседы, но Поль ответил — и правильно сделал, — что я сам свяжусь с ним, когда буду в силах. Я подозревал, что сил позвонить в издательство у меня не будет никогда, зато, позвони я, это наверняка придало бы мне сил. Звучит концептуально, не спорю, но в моем тогдашнем состоянии способность к анализу была обратно пропорциональна способности к ничегонеделанью. Я разлагался перед телевизором, совершенно замороченный телемагазином и беспрерывными передачами информационных каналов. Порой в моем затуманенном мозгу одно сливалось с другим, и я всерьез прикидывал, не заказать ли в Багдаде покушение на себя.

Наступал вечер, и я включал «Вопросы для чемпиона». Победителям викторины вручали словарь «Ларусс». Вид любимого предмета волновал меня и заставлял обливаться холодным потом. После одной из таких передач я решился и позвонил шефу. Он так обрадовался моему звонку, что я даже удивился. В конце концов, я был всего лишь рядовым сотрудником. Но он с самого начала проявлял ко мне какую-то особую доброжелательность. Впоследствии я узнал, что несколькими годами раньше у него самого была связь с Селиной. Соответственно, выпавшие на мою долю испытания были ему знакомы не понаслышке. Отсюда и его благосклонное ко мне отношение. Кстати, когда на следующий день после моего звонка мы встретились, он первым делом сообщил мне:

— Прежде всего, хочу поставить вас в известность, что мадам Деламар у нас больше не работает.

— Очень хорошо. Спасибо, что сказали, — смущенно ответил я.

Мы разговаривали целый час, обсудили массу вопросов. Это была очень теплая, по-настоящему человечная беседа. Он старался всячески облегчить мне жизнь и подчеркивал, что готов пойти навстречу моим пожеланиям. Я согласился приступить к работе, но только на условиях домашнего режима. Пока что я не чувствовал в себе сил вернуться на место преступления. Мое предложение привело его в восторг, и он назначил меня старшим внешним корректором «Ларусса». Прощаясь на пороге кафе, мы пожали друг другу руки. Впервые за долгое время у меня появилось ощущение, что жизнь возвращается в нормальную колею.