Очерки из моей жизни. Воспоминания генерал-лейтенанта Генштаба, одного из лидеров Белого движения на Юге России - Александр Лукомский

После ужина он предложил нам сыграть в винт. Поиграли мы немного, и N. сказал, что лучше бросить этот дурацкий, скучный винт и поиграть «в банчок». Согласились мы и на это. Милая хозяйка была очаровательна, вино в головах шумело, она с нами кокетничала и подливала ликеры.

Скоро я заметил, что мои приятели, по-видимому, проиграли все наличные деньги. N. смеялся, шутил, говорил, что мы слишком мелкие делаем ставки, и предлагал не стесняться, ставить крупней, а если у нас не хватает денег, то сыграть просто «на мелок».

Игра стала крупней. Часа в два ночи N. стал как-то более серьезным, потянулся и сказал, что пора спать, что надо подсчитаться и расплатиться. Мы увидели, что фраза «на мелок» нами понята плохо. Подсчитали, и оказалось, что вся наша компания проиграла N. несколько больше пятисот рублей. Я лично проиграл около ста рублей и мог расплатиться наличными. У других уже ничего в кошельках не оставалось. «Итак, господа, – сказал N., – если вы не можете заплатить сегодня, заплатите завтра. Карточные долги уплачиваются в двадцать четыре часа».

Мы ушли. На другой день я достал проигранную моими приятелями сумму, и она была отправлена N. Узнали об этом старшие офицеры батальона, и, как впоследствии стало нам известно, старший ротный командир, капитан Васильев, очень крупно поговорил с N. и потребовал, чтобы впредь он не смел играть в азартные игры с молодежью.

С этого времени наши отношения к подполковнику N. изменились, и его только терпели в батальоне. Стало известным, что в течение его прежней службы у него было несколько неприятных карточных историй. В 1891 году, при одной из денежных поверок, N., пересчитывавший деньги казначея, поручика Кащенко, заявил, что не хватает 100 рублей. Казначей клялся, что деньги были полностью, но нехватка была подтверждена новым подсчетом денег, и поручик Кащенко должен был пополнить из своего кармана недостающие деньги. В батальоне, зная педантичную аккуратность Кащенко, сложилось убеждение, что N., пересчитывая деньги, просто украл 100 рублей. Доказательств никаких не было, но все так думали.

После этого случая мы определенно стали бойкотировать N.

В 1893 году, когда заведовавший столовой поручик Пестержецкий сдал свою должность, и в день, когда он должен был уехать из Одессы (он ехал держать экзамен в Академию Генерального штаба), N. пустил подлый слух, что Пестержецкий нечестно вел денежные дела.

Зная хорошо Пестержецкого и будучи уверенным, что слух пущен N. в отместку за отрицательное отношение к нему Пестержецкого, я немедленно поехал к последнему и все ему рассказал. Пестержецкий отложил свой отъезд, явился на другой день к командиру батальона, подал рапорт и настоял на расследовании. Эта история закончилась довольно крупным скандалом для N., и он почти перестал бывать в батальоне.

Как-то весной 1894 года один из моих друзей, поручик Ольшанский, рассказал мне про крупный скандал с N., случившийся накануне в одесском гарнизонном собрании. Группа офицеров, преимущественно артиллеристов, в числе коих был и Ольшанский, забралась в отдельную комнату собрания и стала играть в банк. Через несколько времени подошел N. и попросил разрешения принять участие в игре. Публика согласилась. Игра велась довольно крупная. N. делал крупные ставки. Затем, сделав исключительно крупную ставку и не открывая своей карты, N. заявил, что его карта выиграла, и, не открывая ее и теперь, бросил ее в общую кучу карт на столе. Банкомет положил руку на карты, лежавшие на столе, и сказал N.: «Я требую, чтобы вы немедленно назвали вашу карту». N. ответил: «Дама». – «Какой масти?» N. резко встал из-за стола и опрокинул стол. Банкомет все же успел удержать рукой карты на падающем столе, и сейчас же их присутствующие пересмотрели. Никакой дамы не оказалось. Поднялся страшный скандал, и какой-то артиллерист сказал N. что-то очень резкое.

Рассказ Ольшанского страшно меня взволновал, и я ему сказал, что он должен все это немедленно доложить старшему ротному командиру капитану Васильеву. Ольшанский так и сделал. На другой день старшие офицеры батальона собрались и обсуждали вопрос о том, что надо предпринять. Мы, молодежь, об их решении в тот день не узнали.

В этот же день была получена из Петербурга телеграмма с извещением, что командир 12-го саперного батальона полковник Синницкий40 назначается командиром пехотного полка (кажется, Модлинского), а N. назначается командиром 12-го саперного батальона.

На следующее утро, идя на службу в батальон, я встретил полковника Синницкого, который меня остановил и сказал: «Я знаю про грязную историю, случившуюся с полковником N. в гарнизонном собрании. Теперь это уже не секрет; все об этом говорят. Вы, конечно, понимаете, каково мне сдавать мой родной саперный батальон, которым я прокомандовал несколько лет, такому мерзавцу, как N. Я не допущу, чтобы он принял батальон. Повторяю, я знаю про историю с N., но мне хотелось бы услышать от вас ту версию, которая дошла до вас».

Я рассказал полковнику Синницкому то, что я слышал от Ольшанского. Затем полковник Синницкий спросил меня: «Правда ли, что у вас в батальоне уже давно говорят о том, что N. играет в карты нечестно? Правда ли, что однажды, при денежной проверке сумм батальона, у вас заподозрили N. в том, что он украл сто рублей?»

Я ответил, что все это правда. Синницкий со мной распрощался, и я пошел на службу. Часа через два меня позвал к себе командир батальона полковник Коссинский и сказал: «Сейчас со мной говорил по телефону командир бригады князь Туманов. У него был полковник Синницкий и заявил, что вы ему рассказали про бесчестную карточную игру полковника N., про то, что он был однажды заподозрен в краже ста рублей, и, наконец, о скандале, который произошел с полковником N. в гарнизонном собрании. Князь Туманов приказал вас спросить, действительно ли вы все это говорили полковнику Синницкому».

Я рассказал про свою встречу с полковником Синницким и о нашем разговоре. Полковник Коссинский на это мне сказал: «Князь Туманов в случае, если вы подтвердите заявление полковника Синницкого, приказал вам передать: представляется позорным и совершенно недопустимым, чтобы офицер выносил сор из своей избы. Вы совершили проступок, совершенно не соответствующий офицерскому званию. За это вы подлежали бы немедленному исключению со службы в порядке административном. Но, принимая во внимание вашу безукоризненную службу до настоящего времени, князь Туманов предлагает вам немедленно подать в запас по семейным обстоятельствам. Хотя вы еще не выслужили в офицерских чинах обязательных 1/2 лет за училище, но князь Туманов устроит вам увольнение в запас по семейным обстоятельствам».

Я был совершенно огорошен и пытался возражать, указывая, что ведь N. действительно оказался жуликом и неужели я пострадаю за то, что не солгал на вопрос полковника Синницкого. Но полковник Коссинский не захотел со мной разговаривать и предложил мне немедленно составить прошение на Высочайшее Имя.

Я бросился к капитану Васильеву и все ему рассказал.

Капитан Васильев сначала мне подтвердил, что традиции воинских частей вообще не допускают «вынесения сора из избы», но что в данном случае он сделает все, что от него зависит, чтобы спасти меня и потопить N.