Записки из арабской тюрьмы - Дмитрий Правдин

Чаще всего что-нибудь глотали: гвозди, куски проволоки, иглы, лезвия бритвы. Бритву закатывали в кусок хлеба и после проглатывали. В тюрьме была своя небольшая рентгенустановка, по-видимому, число глотателей с каждым годом увеличивалось, что заставило администрацию приобрести аппарат, так как туберкулеза легких в Тунисе практически не бывает. Но после обнаружения инородного тела в желудке страдальца увозили в больницу. Там ему давали слабительное и оставляли под наблюдением. Как правило, все предметы выходили естественным путем и марбут возвращался в камеру.

Я знаю только два случая, когда пришлось оперировать. Один проглотил несколько звеньев довольно толстой цепи, другой связку ключей, предварительно стырив их у зэка-буфетчика. После этого случая отобрали все ключи у банщиков, буфетчиков, хлебопеков и других. Не знаю только, как же им удалось все это проглотить. Я понимаю, что ради глотка свободы люди шли на многое, но метровую цепь и неразъединенную связку ключей? Это круто! Я бы сам не поверил, но позже, когда выучил язык и подружился с доктором, он мне показывал рентгенснимки желудков этих уникумов.

Все методы по членовредительству обычно использовали люди недалекого ума и невысокого в преступном мире полета — обычные громилы, наркоманы, воры, насильники и прочая шваль.

Интеллектуалы — мошенники, разного рода аферисты и компьютерные хакеры обычно косили под психически больных.

Я видел одного парня, которому дали десять лет за подделку банковского обязательства, но он был признан помешанным и отпущен на свободу. Правда, косил он два года и несколько раз обследовался в психбольнице.

Для этого он надевал вещи задом наперед, сидел где-нибудь в углу камеры и, тихо напевая песенку, раскачивался в такт мелодии и пускал тягучие слюни. Ему вечно давали затрещины и поджопники, а он всем улыбался и никому не давал сдачи. Все передачи, которые ему приносила мать, у него отбирали, отдавая крохи, а он улыбался и говорил: «Спасибо!» Я несколько раз заступался за него, когда видел, что у него в очередной раз отобрали его еду. За это, в ночь перед выходом на свободу, он признался мне во всем.

В свои 25 он прекрасно владел пятью европейскими языками, имел два высших образования и французское гражданство. Уж не знаю, как ему это удалось, но он ухитрился «обуть» ряд банков в разных странах, но на родине в Тунисе не повезло. Его из зависти сдал в полицию кузен на стадии подготовки к очередному делу.

Во время задержания он оказал сопротивление и был бит по голове палками, это обстоятельство и сыграло ему на руку. О том, что он нормальный, не знала даже его мать. Я первый, кому он сказал об этом за пять часов до выхода на свободу.

Сняв маску безумца, он поведал мне свою историю. Игра стоила свеч! Сумев войти в образ умалишенного, он избавил себя от восьмилетнего срока. Но как он умудрился два года водить всех за нос? Я задал ему этот вопрос, он упомянул систему Станиславского и сильное желание обрести свободу, причем без увечий.

Обычно остальные разыгрывали из себя эпилептиков, падали на пол, сучили ножками, пускали слюни, бились головой об пол, потом затихали, закатив глазные яблоки кверху. Таких было много, и чем дольше срок, тем чаще припадки. Но массовый «эпилептизм» не имел должного эффекта. Я не раз видел, как на прогулке или во время бритья какой-нибудь очередной «эпилептик» падал навзничь в грязь и начинал свой моноспекталь. Но пять минут «работы» дубинкой по его телу обычно оживляли страдальца, и он поправлялся. Ну, если хватало силы воли перенести первый «припадок», то через пару-другую «припадков» его отправляли в больницу на обследование, а после возвращения все симптомы эпилепсии обычно прекращались.

Основная функция местных докторов — разоблачать симулянтов. Оказывали они и медпомощь, но на уровне фельдшеров. Работа не пыльная, понос — «на таблетку от поноса!», запор — «на слабительное!» Вскрыл вены — повязка — и к хирургу в больницу. Там зашьют, назначат антибиотики в инъекциях. Делают уколы сами, но как-то странно, не снимая штанов, через ткань.

Видел, как лечили панариций (гнойное воспаление пальца) у одного бедняги уколами! Я как хирург давно бы прооперировал, но нечем! У того палец распух, болит, он не ест, не пьет, не спит. А те ему антибиотики в жопу колют! Самое интересное — вылечили! Две недели кололи, гнойник прорвало, воспаление ушло. Палец, конечно, остался функционально непригодным, но зато сам живой! А то в такой антисанитарии и сепсис (заражение крови) можно было получить.

Я, кстати, через пару недель своего заключения спас одному местному «авторитету» жизнь, применив свои медицинские знания. Его звали Титти, смешное имя для «авторитета», но он мотал двадцатку за убийство, был здоровым мускулистым негром под два метра ростом с пудовыми кулаками и свирепым взглядом, не терпящим насмешек.

Так вот этот Титти чего-то не поделил с двумя сутенерами и начал с ними драться. Во время драки у него выскочила трахеотомическая трубка, и он стал задыхаться. Лет десять назад ему перерезали ножом горло, врачи толком ничего не сделали, а только вставили специальную трубочку в трахею для дыхания. Так вот эта самая трубочка у него во время драки и выскочила.

Вы видели, как синеют негры? На полу камеры лежал иссиня-черный негр и приобретал дополнительный фиолетовый оттенок. Драчуны растерянно смотрели на него и не знали, что предпринять. Черный гигант умирал от удушья. Его смерть среди бела дня на глазах у множества свидетелей не сулила ничего хорошего от правосудия и от мести корешей бандита.

Большой и сильный, он цеплялся за жизнь всеми силами, но человек не может долго жить без воздуха, костлявая уже занесла над ним свою косу. В камеру вбежали полицаи, но и они не знали, чем ему помочь. Я отыскал глазами трубочку, которая закатилась под дальнюю кровать. Быстро поднял ее и вставил в горло Титти. По опыту я знал, что за долгое стояние в горле там сформировался свищ, по нему легко можно провести трубочку на место. Он и сам, наверное, мог бы это проделать, если б сумел увидеть и дотянуться до нее.

Дальше произошло то, что надолго врезалось мне в память. Лиловый громила, уже одной ногой стоявший в могиле, вдруг открыл глаза и задышал, вернувшись к жизни. В камере наступила гробовая тишина. С тихим ужасом сотня пар глаз с благоговением уставилась на меня. Наверно, так же папуасы Новой Гвинеи смотрели на Миклуху-Маклая, когда он зажег первую в их жизни спичку. Еще бы — я на их глазах оживил человека. Хотя на самом деле это было не сложнее, чем зажечь эту самую спичку.

До самого моего перевода в другую камеру (через полгода) чернокожий гигант был предан мне как собака. Правда, с ним нелегко было общаться, он не мог говорить в силу своего увечья, а лишь шипел и шевелил губами. А я не настолько хорошо знал язык, чтобы читать арабский по губам.

Этот случай поднял планку моего авторитета на небывалую высоту, ко мне стали обращаться за помощью и зэки из других камер, и полицаи, и даже доктора, когда я заговорил по-арабски. Но это было потом, a сегодня заканчивался мой второй день заключения, и все еще было впереди.

Медосмотр закончился, и нас стали разводить по камерам. Я шел в свою и думал, о чем же хотел поговорить мой «друг» Тамил? Что он задумал? Я был весь напряжен как сжатая пружина, чувство страха сменилось какой-то злостью. Хотелось взять в руки пулемет и перестрелять всю эту сволочь! За что они так со мной?