Ключ - Саймон Тойн

— Будете уходить отсюда, распишетесь в получении. — Сестра отпустила руку Лив и впервые посмотрела ей в глаза. — Вас интересует что-нибудь еще?

— Да-а… — протянула Лив, глядя на священника, словно стеснялась задать новый вопрос. — Вы можете мне сказать, как подвигаются мои дела… с медицинской точки зрения?

Из кармашка на стене сестра вытащила ее карточку и внимательно прочитала записи.

— Небольшие гормональные нарушения — повышен уровень эстрогена[33], — сказала она и добавила: — Но это не опасно. Тошнота и высокая температура — возможно, вы заразились каким-то вирусом. Главная проблема у вас с памятью.

Она пробежала карточку глазами до конца и остановилась на заключении психиатра. Лив и сама пыталась ознакомиться с этими записями, но они были на турецком языке. Как ни хотелось ей уйти отсюда поскорее, какой смысл совершать побег, если пройдешь сотню метров и свалишься замертво?

— Заключение психиатра хорошее, — успокаивающе произнесла медсестра. — Вас держат здесь только для того, чтобы понаблюдать.

— А какие лекарства мне дают?

— Никаких, — ответила сестра, еще раз пробежав карточку глазами, и покачала головой. — Только отдых и наблюдение врача.

Это удивило Лив, она даже не совсем поверила сестре. Что-то слишком странное творилось с ее головой — не может быть, чтобы ее не одурманили какими-то препаратами.

— Значит, теоретически я могу вести себя как обычно, — подытожила Лив, пристально отыскивая на лице медсестры малейшие признаки профессиональной привычки ко лжи. — Я хочу сказать: мне ничего не нужно избегать? Можно, например, летать самолетом или нырять с аквалангом?

— Можете делать все, что вам захочется, — подтвердила сестра, бросив взгляд на священника и пожав плечами.

— Спасибо вам, — сказала ей Лив и вздохнула с облегчением.

— Не за что. Что-нибудь еще?

— Да, осталась одна мелочь. — Лив отбросила простыню: она была полностью одета. — Я хочу уйти отсюда, прямо сейчас.

Она подобрала с пола рюкзак и была уже на полдороге к двери, когда до отца Ульви дошел смысл происходящего. Повинуясь инстинкту, он попытался загородить ей дорогу, но Лив сманеврировала и проскользнула через дверь.

Полицейский в коридоре встал со своего места и шагнул к ней.

— Вернитесь в палату.

— Да отчего же? — спросила Лив, спокойно глядя ему в глаза.

— Ну-у… потому, что вы нездоровы.

— А медсестра говорит другое. — Лив оглянулась через плечо на сестру. — Я ведь не под арестом, правда?

Полицейский открыл рот, собираясь что-то сказать, потом передумал.

— Не под арестом, — согласился он.

Лив улыбнулась и кокетливо склонила голову набок.

— Тогда посторонитесь, пожалуйста.

Полицейский посмотрел на нее. В его душе происходила борьба. Наконец он решился и отступил в сторону.

— Вы должны остаться, — приказным тоном заявил священник.

— Нет, — возразила ему Лив. — Уж этого я делать точно не должна.

Она забросила рюкзак на плечо и быстро зашагала в том направлении, откуда, как она слышала, пришла медсестра.

Ульви смотрел ей вслед и прикидывал возможные варианты. Если пойти за ней сейчас и «повиснуть на хвосте», он дождется, когда они окажутся в безлюдном месте, скорее всего в номере отеля. Там никто ничего не увидит. Такая перспектива прельщала его. Здесь, однако, оставались два других объекта, то есть основная часть его задания.

Он увидел, как Лив дошла до пересечения коридоров и скрылась, свернув за угол.

В уме Ульви еще раз проиграл всю предыдущую сцену в палате, задержался на деталях, взвесил все и хмыкнул, вспомнив одну фразу, оброненную Лив в разговоре с сестрой.

Она спросила, можно ли ей лететь самолетом.

Вот и нет необходимости идти за ней следом, он и так знает, куда она направляется. Ульви надеялся, что по этому делу работают и другие агенты, не только он. Потеря для него — находка для них. Он достал из кармана мобильник и старательно набрал текст сообщения своему куратору.

Катрина Манн слышала голоса в коридоре, но поврежденный слух не позволял определить, кто именно говорит и о чем идет речь. Ну, кто бы ни говорил, теперь этот человек ушел. Она убедилась, что наступила тишина, потом решила, что пора извлечь книгу из ненадежного убежища.

Страницы зашуршали в тишине палаты, словно тихонько намекая на хранимые ими тайны. Катрина надела очки и сосредоточилась на первой странице.

«Прости мне, пожалуйста, эти хитрости с письмом, однако ты и сама поймешь, почему я хотел, чтобы только ты отыскала его, и никто другой. Текст, который я приведу дальше, скопирован мною с документа, полученного несколько лет тому назад. Происхождение документа и путь, каким он ко мне попал, послужили причиной, по которой я скрывал его от тебя все эти годы. Я знаю, что у нас никогда не было секретов друг от друга. Позволь же объяснить, почему я утаил от тебя этот единственный секрет, — тогда, надеюсь, ты поймешь мое нежелание делиться им с тобой.

Подлинная табличка, на которой был написан текст, утрачена. Я и знаю-то о ней лишь потому, что мне прислали ее фотографию, — прислал некто, не назвавший себя. К тому времени прошло несколько месяцев после гибели Джона. На обратной стороне фотографии от руки было написано:

„Вот то, что мы обнаружили. За это нас убили“.

Я часто и безуспешно гадал, как отправитель фото вообще смог узнать о моем существовании. Вероятно, ему доверился Джон, а может, Джон сам оставил фото кому-то с просьбой переслать мне в случае его смерти — как и я сейчас веду беседу с тобой. Но кто бы ни послал мне фото, я думаю, выбрал он меня не случайно, а с учетом моего необычного прошлого. В Цитадели меня считали погибшим, поэтому, переслав столь опасную информацию, мою особу не подвергали никакому риску. Даже мстительные монахи Цитадели не будут стараться убить человека, которого они не числят среди живых.

Знай, что я нередко размышлял, надо ли поделиться этой информацией с тобой. Мне страшно не нравилось скрывать от тебя что бы то ни было, но в конце концов я проявил слишком большую осторожность. Если Джона убили потому, что он обнаружил эту табличку, то и простое подозрение, что тебе хоть что-то об этом тоже известно, сразу поставило бы тебя под угрозу. Понимал я и то, что ты неизбежно передашь эти сведения Габриелю. Теперь ты сама видишь, какой выбор стоял передо мной. С одной стороны — стремление поделиться тем, что известно мне, с другой — риск, которому я подверг бы двух самых дорогих для меня людей. Каково мне было бы подвергать вас такому риску? Я не мог пойти на это и не пошел.

Но теперь я предчувствую близкую развязку. Возвращаюсь в Рун с надеждой на то, что слова этого второго пророчества помогут нам найти правильный путь, когда исполнится первое. И если по какой-нибудь причине я не смогу лично передать тебе эту информацию, то вот тебе письмо, написанное так, чтобы ты смогла отыскать все сама.