Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия - Игорь Оболенский

— К тому, что меня воспринимают как маршала, я уже привык, — вспоминал сам артист. — Я ведь играл Жукова почти четверть века. Он меня и на роль утвердил. Когда маршалу сказали, что будут снимать фильм о войне, в котором действует и он, Жуков спросил, кто будет его играть. «Артист Ульянов», — ответили ему. «А-а-а, Ульянов, знаю», — согласился Георгий Константинович. Он ведь театрал был.

Хотя лично познакомиться с маршалом я не успел. Накануне съемок он серьезно болел, и я постеснялся его беспокоить. А потом, когда первый фильм уже сняли и мы приступали ко второму, то надо было напомнить о встрече. Я не стал, хотя потом об этом очень жалел.

А вот на похороны Жукова я ездил. Гроб стоял в Центральном доме армии. День, помню, был дождливым, но народу собралась масса, очередь стояла огромнейшая! У меня был специальный пропуск, но когда милиция видела, кто сидит за рулем, то пропускала меня без проверки.

Я уже привык к тому, что, приезжая за границу — в Аргентину, скажем, или Японию, — неизменно слышал, что, мол, вот и Жуков приехал. Так что маршал давно стал мне близким человеком.

Много читаю о нем, расспрашиваю тех, кто был знаком с ним лично. Его дочери, например, рассказывали мне, что в жизни Георгий Константинович был очень мягок и довольно раскрепощен. Когда Иван Козловский во время одного из своих выступлений на фронте, на котором присутствовал и Жуков, исполнил песню «Темная ночь», маршал заплакал. И не стеснялся своих слез.

Теперь его обвиняют в том, что он не был политиком.

Я тонкостей не знаю, хотя, казалось бы, знать должен все. Он был жесткий человек. Но ведь и время было такое. Каждое время рождает своих героев. Тому нужен был именно Жуков, который в лоб брал Берлин. Что, он не понимал, что миллионы солдат потеряет? Понимал. Но все равно поступал именно так.

Мне рассказали одну историю. 1945 год. Жуков командует нашими войсками в Германии. И ему докладывают, что прилетает Булганин, которому только что присвоили звание маршала. Аэродром. Садится самолет. Булганин выходит и видит, что вместо Жукова его встречает бледный капитан, который докладывает: «Товарищ Маршал Советского Союза, маршал Жуков просил передать, что штатских он принимает с 9 утра до 10». Тот озверел и на том же самолете сразу улетел обратно.

Жуков мог себе это позволить. Но как его унижали! Его главным врагом был Лаврентий Берия, он хотел «съесть» маршала. И чтобы как-то обнажить Жукова, обезоружить его, забрасывал организованными письмами: «Где вы купили ковер персидский?» То есть его начали обвинять, что он нахапал богатства несусветного. И Жуков был вынужден объясняться. И все это после белого коня на Параде Победы.

Вы, кстати, знаете, почему именно он принимал этот великий Парад? Есть легенда, что Сталин хотел сам принимать парад. Ночью в глубочайшей тайне на ипподроме, куда и муха не могла пролететь, он полез на коня. И упал. И тогда махнул рукой: «Пусть Жуков принимает!» По-моему, вполне правдоподобная история, в духе Сталина.

Иосиф Виссарионович ведь все понимал, он трезво мыслил. Рубен Николаевич Симонов рассказывал, как однажды Сталин на просмотр фильма «Три мушкетера», музыку к которому написал композитор Покрас, живущий в Америке, позвал его брата. Тот сидел ни жив ни мертв, пока Сталин с Ворошиловым смотрели картину. После фильма Сталин, проходя мимо Покраса и попыхивая трубкой, обронил: «Ну что, трепещешь?» И тот упал в обморок.

Кстати, несколько лет назад в одной из книг я прочитал воспоминания младшей дочери маршала. Она довольно нелестно пишет обо мне. Мол, во времена опалы отца даже исполнявший его в кино Михаил Ульянов избегал с ним общения.

Какая глупость! Обидно, что именно так была воспринята моя робость. Но оправдываться, конечно, не собираюсь. Не в чем.

— Михаил Александрович, а у вас есть что-то общее с Жуковым?

— Ничего. Жестокости и беспощадности во мне нет.

Первая моя встреча с артистом состоялась накануне его 75-летия.

Придя на то интервью, я застал Ульянова, что-то обсуждающим с молодым режиссером. Михаил Александрович был категорически не согласен с постановщиком, однако ни разу не повысил на него голос. Вел себя довольно спокойно. Чего не скажешь о режиссере, готовом, кажется, перейти на крик. Постепенно завелся и Михаил Александрович.

Непростой получился у них разговор, я даже начал опасаться за судьбу и нашей беседы. Однако стоило закрыться двери за начинающим постановщиком, как Михаил Александрович дружелюбно улыбнулся.

— О юбилее, наверное, говорить собираетесь? Я вам вот что скажу по поводу лет. В великой истории человек — песчинка, попадающая в круговорот, который либо несет ее наверх, либо уничтожает. Конечно, я понимаю, что мы — кузнецы своего счастья, но до какого-то предела. Дальше ковать не получается, потому что куют за тебя и тобой.

Верю ли я в свою счастливую звезду? Думаю, все-таки есть какое-то предопределение, предначертание в линии жизни человека. От него все и зависит.

— Войну часто вспоминаете?

— Часто. Война обошлась нам настолько дорого, что через поколения память о ней все-таки теплится. Эти воспоминания, эта боль. У нас ведь погибло больше, чем где-либо. Воевали с желанием победить любой ценой. Вплоть до приказа номер 227, более известного как «Ни шагу назад!».

Раны слишком глубокие у народа, они долго заживают. Но, к сожалению, появляется и другая тенденция. Что нам, мол, до той войны, когда она была. Все подвергается сомнению. Мол, и победили-то мы благодаря американцам.

Но это не так. Мы бы все равно разбили немца, пусть и где-нибудь под Уралом. Обидно, что нация, потерявшая пять поколений — тех, кто родился с 22-го по 27 год, которые были вмощены в дороги войны, может так говорить. Я несколько лет назад был участником встречи рожденных в 27 году. На этом году прекратили призыв на войну. И кое-что от этого года осталось. А если попятиться назад — 22–25 годы, — никого нет.

Не забуду, как после объявления о начале войны выпускники моей школы, бывшие десятиклассники, отправлялись на фронт. Причем уходили с улыбкой. Были уверены, что все ненадолго и они скоро вернутся домой, разбив немцев. Почти никто из них домой не вернулся.

Ужас. Самое страшное, что молодые люди не хотят об этом помнить. Причем не хотят подчеркнуто.

А это уже наука жизни. Режиссер Павел Хомский рассказывал, как их заставляли рыть окопы, а они филонили. Старшина матом орал. А они, молодые солдаты, препирались. А потом танки немецкие прорвались и начали утюжить их, втаптывая в землю тех, кто не вырыл окопы. И живы остались те, кто послушал старшину. Такие простые вроде бы и в то же время жуткие вещи помогают лучше понять жизнь.

Говорят, мол, не надо тратить столько денег на празднование Дня Победы, лучше раздать их пенсионерам. Может, и лучше. Но молодежи надо рассказывать об этом. Говорить о том, что есть такое место, которое называется Родина. Место, где ты должен быть.

Мы народ-то такой — либо распахнем все на свете, либо задушим за копейку. Если мы забудем о страшных годах войны — это будет непоправимо. Нельзя такого допустить.