Большая Сплетня - Светлана Успенская

— Александр Юрьевич! — Внутренне задыхаюсь, внешне — предельное спокойствие. — Есенская требует от меня данные по «Стандард Ойл».

На дне мелководных глаз плещется тревожный вскрик. Но вслух лишь звучит тусклое:

— Так в чем же дело? Несите!

Гремят шаги по коридору — словно стучит огромное, нарывающееся тревогой сердце. В мягком ковролине приемной звуки умиротворенно стихают.

— Моя фамилия Лилеева. Секретарша — взнузданная любезность.

— Хорошо, посидите пока…

Проваливаюсь в глубокое кресло. Неумолимо тикают часы, начав обратный отсчет перед взрывом…

Рыбья Кость знает про меня все. Она и про Дану Якушеву знает, и про Ромшина, все–все–все знает! Наверное, читает в глазах, телепатически ловя случайные сигналы. Чем оправдаться перед ней?

— Проходите!

Рыбья Кость безмолвно возвышается в кресле. Спина прямая, как будто на металлический шест насадили голову витринного манекена.

Невнимательно листает папку.

— Кто–нибудь еще это видел? — спрашивает не строго, с любопытством спрашивает. И вроде бы равнодушно.

— Да, мой начальник, Фирозов.

— А еще кто?

Вот оно! Вот вырытая яма, которая… в которую…

— Думаю, об этом можно узнать у него самого, — отвечаю с честной, унтер–офицерской уклончивостью. Мои глаза твердят: «Я рядовой солдат, вашбродь, ничего не знаю, в разведку не хожу, агитаторов не слушаю. Пуля — дура, штык — молодец!»

И пуля–дура пролетает мимо.

— Что вы думаете об этой компании? — прикрывает Железная Леди ладонью папку.

Какая разница, что я… Я, может, думать вообще не умею, поскольку это не входит в мои должностные обязанности!

— Хорошая компания, устойчивое положение. Выгодное вложение средств. Правда, в последнее время чувствуется небольшая недооценка рынком, из–за чего акции занижены.

— Как вы считаете, Лидия Дмитриевна, стоит ли рекомендовать «Стандард Ойл» нашим клиентам в качестве верного источника дохода?

Ей известно мое имя! И отчество! С ума сойти!

— Конечно! Дивиденды по итогам года составили пятнадцать процентов от номинала за акцию… Кроме того, биржевые котировки будут подниматься и дальше, учитывая падение производства в Европе и снижение процентных ставок в США, отчего свободные денежные средства с традиционных мест вложения начнут перебрасываться на развивающиеся рынки, в том числе и в нашей стране…

— Спасибо, я буду иметь это в виду… Один наш клиент… — нажим безынтонационного голоса, — очень важный клиент… намерен избавиться от крупного пакета бумаг компании… Сейчас он ждет момента, выгодного для продажи.

Зачем она говорит мне это? Мне, пешке в разыгрываемой невидимыми игроками партии? А что, если это партия в поддавки?

— Продолжайте собирать информацию. Докладывайте ее мне лично. В любое время. У вас есть номер моего сотового телефона? Звоните! До свидания!

На подгибающихся ногах выхожу из приемной. Что это значит? Ума не приложу!

Ее отец — властность, многажды помноженная на уверенность. Породистость, помноженная на холеность. Доброжелательство, помноженное на равнодушие. Мой страх, помноженный на его всесилие. И все это мелется на мясорубке короткого разговора.

Его сиятельство «папулечка» снисходительно улыбается, любовно оглядывая дочь.

— Даночка мне все объяснила, — кивает он, — в общих чертах.

В воздухе реют уютные по своей сугубой семейственности улыбки. Моя улыбка самая широкая, хотя и несколько кривая. Улыбка Даны — беглая, как каторжник. Улыбка ее отца — тяжелая, основательная. Едва обозначив ее, он привычно стирает гримасу одним движением лицевых мышц. Сосредоточивается. Подбирается.

— Итак, я понял, что ваш друг работает в «Стандард Ойл»? — спрашивает, разминая сигарету.

— Папуля, ты же обещал, — возмущается Дана, кивая на сигарету. — Четвертая за сегодняшний день!

— Ах да… Но пока еще я не закурил, котенок! — Обращается ко мне с притворной жалобой: — Вечно она за мной следит!

Ласково поглядывает на дочь. В глазах — нескрываемая любовь. Улыбка сочится нежностью.

Наверное, они обожают друг друга — отец и дочь. Еще бы! Разве можно не любить Леди Ди? Я лично этого не представляю.

— Мой институтский приятель, — запоздало отвечаю на вопрос, — работает менеджером в отделе инвестиций…

— Не бог весть какая шишка! — усмехается Якушев.

— Путь рыцаря можно узнать у его слуги, — сердито замечает Дана.

— Ну тогда, молодые люди, узнайте у этого слуги, не согласится ли он время от времени беседовать по душам о своем рыцаре… Естественно, за приличное вознаграждение!

В моем мозгу выстраивается перспектива: я свожу Галактионова с Якушевым, после чего обо мне благополучно забывают, навсегда сбросив с парохода современности… Якушеву я больше не нужен, Леди Ди тоже. Неделя — и я опять прозябаю в забвении, вернувшись на исходные позиции, с которых с такими усилиями вырвался! Большая Сплетня корчится в агонии, вызванной приступом информационного голода, а я донашиваю свой бешено дорогой костюм и ищу новую работу, потому что на этой мне ничего не светит…

— Не выйдет! — отвечаю уверенно. — Его отец — председатель совета директоров. Не в интересах сына действовать против своего родителя. Если, конечно, он вообще догадается, что на кого–то работает…

— Понял! — кивает Якушев. Оглядев меня с ног до головы, шутливо обращается к дочери: — А ведь твой протеже не дурак, Даночка. Совсем не дурак!

Смущенно опускаю глаза. Боковым зрением вижу — Леди Ди улыбчиво приподнимает уголки губ.

— Папусик, не стану же я подсовывать тебе кого попало!

— Надеюсь, солнышко… Кстати, какую должность вы занимаете в фирме? — обращается ко мне Якушев.

— Пока никакой.

Вопросительное молчание.

— Должность, — объясняю, — это необходимость играть по правилам, которые установил не я. Меня это не устраивает. Лебезить перед начальником, надеясь в отдаленной перспективе, лет через десять, занять теплое местечко. Все время оглядываться, шарахаться, бдить… Общаться не с тем, с кем хочешь, а с тем, с кем нужно…

— Собираетесь всю жизнь просидеть в клерках, молодой человек?

Больная мозоль! Он топчется на моей болячке, как на танцполе.

— Нет! Но и делать карьеру, двигаясь с черепашьей скоростью, тоже не хочу. Предпочитаю сразу перепрыгнуть через пролет служебной лестницы!

Якушев, усмехнувшись, замечает дочери:

— Лапуля, а этот стервец далеко пойдет, попомни мои слова! У него есть кураж, и это здорово!