От Сталина до Брежнева. Трудный диалог с кремлевскими вождями - Аллен Даллес

12 августа я ему телеграфировал:

«Я ознакомился с печальной телеграммой из Варшавы от поляков, которые спустя десять дней все еще борются против крупных германских сил, разрезавших город на три части. Они умоляют дать им пулеметы и боеприпасы. Не можете ли Вы оказать им еще некоторую помощь, так как расстояние от Италии очень велико?»

14 августа я телеграфировал Идену из Италии, куда я направился посетить армию генерала Александера:

«Русские будут весьма раздосадованы, если будет высказана мысль, что польских патриотов в Варшаве оставили на произвол судьбы, но русские могут легко предотвратить это вполне доступными им операциями. Безусловно, весьма любопытно, что в момент, когда восстала подпольная армия, русские армии приостановили свое наступление на Варшаву и отступили на некоторое расстояние Им потребовался бы всего полет на расстояние 100 миль для того, чтобы отправить достаточное количество пулеметов и боеприпасов, которых поляки требуют для своей героической борьбы. Я беседовал с Слессором (маршалом авиации), пытаясь направить всю возможную помощь отсюда. Но что сделали русские? Я думаю, что было бы лучше, если бы вы послали телеграмму Сталину через Молотова со ссылкой на предположения, высказываемые во многих местах, и с просьбой, чтобы русские послали все то, что они могут направить. Такой курс был бы более безличен, чем если бы я это сделал через Сталина. В последнюю ночь 28 самолетов совершили полет на расстояние 700 миль из Италии. Три самолета пропали. Это четвертый полет, предпринятый отсюда в этих весьма исключительных условиях».

* * *

Ночью 16 августа Вышинский пригласил к себе посла США в Москве и, объяснив, что он желает избежать возможности недоразумения, зачитал следующее удивительное заявление:

«Советское правительство не может, понятно, возражать против того, чтобы английские или американские самолеты сбрасывали оружие в район Варшавы, поскольку это дело американцев и англичан. Но оно решительно возражает против того, чтобы американские или английские самолеты после того, как они сбросили оружие в районе Варшавы, приземлялись на советской территории, поскольку Советское правительство не желает связывать себя ни прямо, ни косвенно с авантюрой в Варшаве».

В тот же день я получил от Сталина следующую телеграмму, составленную в более мягких выражениях:

«1. После беседы с г. Миколайчиком я распорядился, чтобы Командование Красной Армии интенсивно сбрасывало вооружение в район Варшавы. Был также сброшен парашютист-связной, который, как докладывает командование, не добился цели, так как был убит немцами.

В дальнейшем, ознакомившись ближе с варшавским делом, я убедился, что варшавская акция представляет безрассудную ужасную авантюру, стоящую населению больших жертв. Этого не было бы, если бы советское командование было информировано до начала варшавской акции и если бы поляки поддерживали с последним контакт.

При создавшемся положении советское командование пришло к выводу, что оно должно отмежеваться от варшавской авантюры, так как оно не может нести ни прямой, ни косвенной ответственности за варшавскую акцию… «

Как рассказывает Миколайчик, первый параграф этой телеграммы совершенно не соответствует действительности. Два офицера благополучно прибыли в Варшаву и были приняты польским командованием. Там также находился несколько дней советский полковник, отправлявший телеграммы в Москву через Лондон с просьбой оказать повстанцам поддержку.

18 августа я снова телеграфировал Идену:

«Я читал чрезвычайно равнодушную телеграмму американского комитета начальников штабов генералу Эйзенхауэру от 15 августа, которая была получена после того, как я послал вам свою последнюю телеграмму.

Здешние авиационные власти заверили меня, что американцы желают отправлять помощь для Варшавы из Англии и что эта операция вполне осуществима, понятно, при условии, что русские дадут свое согласие. Мне трудно допустить, что к русским обратились с просьбой предоставить возможности для посадки наших самолетов, прежде чем генерал Дулиттл рассмотрел вопрос об осуществимости этой операции. Очень важно, чтобы вы выяснили, осуществима она или нет.

Прежде чем президент, или я, или оба мы вместе обратимся с личным или совместным призывом к Сталину, понятно, необходимо, чтобы были устранены военные трудности».

В то же время я обратился к президенту:

«1. Отказ русских разрешить американским самолетам доставлять припасы героическим повстанцам в Варшаве, усугубленный их полным нежеланием доставлять припасы по воздуху на расстояние лишь немногих десятков миль, является эпизодом, имеющим глубокое и далеко идущее серьезное значение. Если, – а это почти несомненно, – после победы немцев в столице начнется массовая резня, то последствия этого полностью нельзя определить.

2. Я готов послать личное послание Сталину, если Вы считаете это разумным и если Вы сами пошлете отдельно аналогичное послание. Гораздо лучше двух отдельных посланий было бы совместное послание, подписанное нами обоими.

3. Славные и гигантские победы, одерживаемые во Франции войсками Соединенных Штатов и Англии, значительно меняют ситуацию в Европе, и вполне может оказаться, что победа, завоеванная нашими армиями в Нормандии, затмит своим величием все, чего русские достигли в каком-либо отдельном случае. Я поэтому считаю, что они будут относиться с каким-то уважением к нашим словам, если они выражены ясно и просто. Мы являемся странами, которые защищают великие дела, и мы должны давать правильные советы во имя мира во всем мире, даже при наличии риска, что Сталин обидится. Весьма возможно, что он и не обидится».

Два дня спустя (20 августа 1944 г.) мы отправили следующий совместный призыв маршалу Сталину:

«Мы думаем о том, какова будет реакция мирового общественного мнения, если антинацисты в Варшаве будут на самом деле покинуты. Мы полагаем, что все мы трое должны сделать все от нас зависящее, чтобы спасти возможно больше находящихся там патриотов. Мы надеемся, что Вы сбросите наиболее необходимое снабжение и оружие полякам – патриотам Варшавы. В ином случае, не согласитесь ли Вы помочь нашим самолетам сделать это весьма быстро? Мы надеемся, что Вы это одобрите. Фактор времени имеет крайне важное значение».

Мы получили следующий ответ:

«Ваше и г-на Рузвельта послание относительно Варшавы я получил. Хочу высказать свои соображения.

Рано или поздно, но правда о кучке преступников, затеявших ради захвата власти варшавскую авантюру, станет всем известна. Эти люди использовали доверчивость варшавян, бросив многих почти безоружных людей под немецкие пушки, танки и авиацию. Создалось положение, когда каждый новый день используется не поляками для дела освобождения Варшавы, а гитлеровцами, бесчеловечно истребляющими жителей Варшавы.

С военной точки зрения создавшееся положение, привлекающее усиленное внимание немцев к Варшаве, также весьма невыгодно как для Красной Армии, так и для поляков. Между тем советские войска, встретившиеся в последнее время с новыми значительными попытками немцев перейти в контратаки, делают все возможное, чтобы сломить эти контратаки гитлеровцев и перейти на новое широкое наступление под Варшавой. Не может быть сомнения, что Красная Армия не пожалеет усилий, чтобы разбить немцев под Варшавой и освободить Варшаву для поляков. Это, будет лучшая и действительная помощь полякам-антинацистам».