Крылья в багаже. Книга вторая - Марина Васильевна Ледовская

не покидал гараж, да и мне прогулка не помешает. Я со своей болезнью основательно засиделся дома. Положишь этюдники в багажник?

Коля кивнул, подхватил два этюдника, покачал головой. Учитель категорически отказался от гонорара за снимки, наделавшие столько шуму, деньги были переведены на счет мальчика. Лучше бы обновили машину, — сказал тогда Коля, на что учитель ответил, что в его возрасте это рискованное мероприятие, он привык к своей «старушке».

— Кажется, в студии звонит телефон? — спросил Корсо, закрывая входную дверь. — Слышишь?

— Нет, не слышу, вам показалось, — солгал Коля. Наверняка, матушка разыскивала его, теперь он стал нужен ей, просто необходим. Для осуществления ее планов. Она всегда добивалась всего, чего хотела, используя всевозможные средства, в том числе и свою настойчивость. В этот раз не вышло. И кто виноват в этом? Ее собственный сын! Когда явится, с ним будет особый разговор.

Глава 17

Надя что-то пробормотала во сне, Николай приподнял руку и осторожно повернулся к ней, она затихла. Волосы спутались, закрыв лицо. Он убрал их с лица, улыбнулся. Как быстро эта женщина стала ему ближе всех на свете! Будто он знал ее всю жизнь. Осознание этого в его душе рождало что-то светлое, приятное до дрожи, словно благодать опускалась. Николаю хотелось сохранить это чувство в себе как можно дольше. Эмоционально-чувственная память… Она хранила и другое…

В тот вечер, после загородной прогулки с учителем, Коля вернулся домой поздно. Застал матушку в гостиной. К концу дня ярость ее немного поутихла, но с появлением сына разгорелась вновь, подпитываемая его равнодушным видом и явным нежеланием раскаяться.

— Добрый вечер! — вежливо-отстраненно сказал он, намереваясь пересечь гостиную и благополучно оказаться в своей комнате.

— Ты сделал это специально? — Софья остановила его вопросом. Он медленно повернулся к матери, опять в глазах что-то такое, чего она никак не могла понять.

— Что ты имеешь в виду? — наконец он выдавил из себя.

— Не делай вид, что не понимаешь. Я просила тебя быть сегодня дома, — Софья повысила голос.

— Я предупредил, что не смогу, — отчеканил юноша. И все. Между ними, никогда не находившими общий язык, выросла еще большая стена. Непреодолимая, каменная. Этой своей фразой, вернее, тоном, не мальчик Коленька, а взрослый человек Николай дал понять, что многое изменилось. Только Софья Фертовская этого не видела. Слушая упреки матери, он ловил себя на мысли, что теперь абсолютно равнодушно относится к ее попыткам призвать его к ответу, объясняя, что такое репутация их семьи, какое они занимают положение, что все это значит для отца. Нет, он не собирался вредить, и сегодня ушел из дому лишь потому, что счел: его занятия живописью, уроки и общение с Корсо куда более важные вещи, чем лицемерное интервью прессе. Да еще и семейная фотография… вот уж поистине ложь, в основе которой выгода лишь одному человеку. Пусть и позирует сама. Тем более что у нее это хорошо получается: позы, жесты, разные ракурсы. Вот только теплу и любви она так и не научилась. Даже от отца он видел куда больше чувств и интереса к себе. Фертовский-младший развернулся и пошел в свою комнату.

— Ты куда? — возмутилась Софья. — Я не договорила.

— Уверен: все, что мне необходимо — я услышал. Не тратьте понапрасну силы. Доброй ночи!

Дерзкий, упрямый мальчишка семейства Фертовских! Софья так и думала, что рано или поздно он начнет откалывать номера. За молчаливой и тихой натурой скрывался жесткий характер, резкость, полная непримиримость. Зачем она вышла замуж за его отца?

В тот же вечер Софья разыграла целый спектакль перед мужем, несомненно, приукрасив свою роль — роль пострадавшей стороны, а Николенька предстал в роли ребенка, которого плохо воспитали и давно не наказывали. Фертовский-старший сидел в кресле, курил сигареты, одну за другой, щурился от дыма и злился. Менялась политическая обстановка в Союзе, менялись кое-какие условия и в Англии, кроме того, у него не сложились отношения с одним из влиятельных лиц здесь, поговаривали, что под Фертовского начнут копать, чтобы выслать на Родину. В Союз возвращаться он не хотел, поэтому вел себя осторожно. Неожиданный успех сына несколько упрочил его позиции, о юноше писала пресса, и Англия им гордилась. Значит, пока можно чуть ослабить узел галстука. Но жена со своими глупостями могла все испортить, эта женщина вообще имела редкий дар говорить и делать глупости. Непонятно, как он этого не просек с самого начала? Хотя тогда понять было сложно: юная, весьма хорошенькая, на все реагировала с непосредственностью и милой живостью. Потом это стало раздражать Фертовского, как и то, что она совсем не интересовалась собственным ребенком. Владимир тоже сначала не ощущал в себе тягу к отцовству, но со временем, видя, как похож на него мальчик, как тот послушен, усерден, по-умному немногословен, он захотел быть отцом и стал уделять ему гораздо больше времени. А теперь мальчишка вырос, и из него явно будет толк, а супруга предъявляет претензии, упрекает и даже жалуется на свою несчастную долю. Невероятно! Фертовский бросил сигарету. Софья стояла к нему вполоборота и не замечала, что мужем овладевает все большая ярость, слишком увлеклась своей ролью, все жаловалась и жаловалась.

— И мое терпение небеспредельно! — Фертовский жену оборвал на полуслове, вскочил, нервно откинул волосы назад. — Ты абсолютно не отдаешь себе отчета в происходящем. И еще смеешь меня упрекать в плохом воспитании сына?! Да, он мой сын! А что ты за все эти годы сделала для него?

— Я ему мать, — Софья поджала губы.

— По свидетельству о рождении — да! А всего остального нет и не было. Софья, оглянись на свою жизнь: тебя кроме вещей, косметики и развлечений ничего не интересует.

— Неправда!

— Правда, — Фертовский устало махнул рукой, злость стала испаряться, уступая место досаде и привычному при разговорах с женой чувству, что он напрасно сотрясает воздух. По молодости он негодовал, что-то пытался ей втолковать, к чему-то призывал — тщетно. Она не менялась. Они давно стали чужими.

Фертовский толкнул ногой стул, пробормотал ругательство и направился в свою комнату, на пороге обернулся.

— Оставь Николая в покое, да и меня тоже. Всем будет гораздо легче, если ты по-прежнему будешь заниматься только собой.

— Но я должна…

— Нет, уже не должна, — покачал головой, — поздно…

Глава 18

Надя лежала на песке и смотрела в синее небо, она, наплававшись, вышла из воды, не обсыхая, плюхнулась прямо на песок, теплый и удивительно белый. Кожа уже обветрилась, привыкла к солнцу, которое подарило бронзовый загар, красивый ровный, вот только все время