Враг - Ли Чайлд

– Может, купим цветов? – предложил я.

– Уже поздно, и все закрыто, – сказал Джо.

Мы повернули налево у площади Сопротивления и вышли на авеню Рапп. Когда мы переходили рю де л'Университе, мы увидели справа Эйфелеву башню, сияющую яркими золотыми огнями. Наши шаги звучали на безмолвной улице, как пистолетные выстрелы. В конце концов мы добрались до дома, где жила наша мать, – скромного шестиэтажного здания из камня, пристроившегося между двумя более роскошными фасадами девятнадцатого века. Джо вынул руку из кармана и отпер уличную дверь.

– У тебя есть ключ? – удивленно спросил я.

– Он у меня всегда был. – ответил Джо.

За дверью оказалась выложенная камнем дорожка, которая шла через центральный двор. Комната консьержа находилась слева. За ней располагался небольшой альков с лифтом. Мы поднялись на лифте на пятый этаж и вышли в широкий, тускло освещенный коридор с высоким потолком и выложенным темной плиткой полом. На высокой дубовой двери квартиры справа имелась скромная медная табличка с выгравированными на ней именами жильцов: «Месье и мадам Жирар». Табличка на левой двери, выкрашенной белой краской, гласила: «Мадам Ричер».

Мы постучались и стали ждать.

Внутри квартиры послышались медленные шаркающие шаги, и спустя довольно долгое время наша мать открыла дверь.

– Bonsoir, maman,[13]– сказал Джо.

Я же молча уставился на нее.

Она была очень худой, совсем седой, сгорбленной и показалась мне лет на сто старше, чем в нашу предыдущую встречу. На левой ноге у нее была длинная гипсовая повязка, и она опиралась на ходунок. Крепко вцепилась в него руками, и я видел выступающие кости, вены и сухожилия. Она дрожала. Ее кожа была совсем прозрачной. Только глаза остались такими, какими я их помнил, – голубыми, веселыми, сияющими.

– Джо, – сказала мать. – И Ричер.

Она всегда звала меня по фамилии. Никто не помнил почему. Возможно, началось с того, что я сам себя так называл в детстве. И у нее это вошло в привычку, как бывает среди близких людей.

– Мои мальчики, – произнесла она. – Вы только посмотрите на них!

Она говорила медленно, задыхаясь, но на ее лице расцвела счастливая улыбка. Мы вошли и обняли ее. Мать показалась мне холодной и хрупкой и какой-то бестелесной. Как будто весила меньше своего алюминиевого ходунка.

– Что случилось? – спросил я.

– Заходите, – сказала она. – Чувствуйте себя как дома.

Она неуверенно развернула ходунок и, с трудом переставляя ноги, пошла по коридору. Она тяжело дышала, воздух со свистом вырывался из груди. Я двинулся за ней, а Джо закрыл дверь и последовал за мной. Коридор был узким, с высоким потолком, и вывел нас в гостиную с деревянными полами, белыми диванами, белыми стенами и зеркалами в рамах. Мать направилась к дивану, повернулась к нему спиной и рухнула на него. У меня возникло ощущение, что она утонула в подушках.

– Что случилось? – снова спросил я.

Не желая отвечать на мой вопрос, она отмахнулась нетерпеливым движением руки. Мы с Джо сели рядом.

– Тебе придется нам рассказать, – требовательно сказал я.

– Мы проделали такой путь, – добавил Джо.

– А я-то подумала, что вы просто решили меня навестить, – сказала она.

– Нет, ты так не подумала, – возразил я.

Мать уставилась в какую-то точку на стене.

– Ничего особенного, – неохотно сказала она.

– А мне так не кажется.

– Это всего лишь неудачный выбор времени.

– В каком смысле?

– Мне не повезло, – продолжала темнить мать.

– В чем?

– Меня сбила машина, – наконец призналась она. – У меня сломана нога.

– Где? Когда?

– Две недели назад, – ответила она. – Прямо у дверей моего дома, здесь, на улице. Шел дождь, у меня был зонтик в руках, и он закрывал мне обзор. Я шагнула вперед, водитель увидел меня и нажал на тормоз, но дорога была мокрой, и машина двигалась на меня, очень медленно, как при замедленной съемке, а я была так потрясена, что стояла и смотрела на нее. Я почувствовала, как она ударила в мое левое колено, очень мягко, точно поцеловала, но кость сломалась. Больно было ужасно.

Я вспомнил, как корчился в маслянистой луже громила на парковке перед стрип-клубом неподалеку от Бэрда.

– Почему ты нам ничего не сказала? – спросил Джо.

Она не ответила ему.

– Но нога ведь заживет? – спросил он.

– Конечно, – успокоила его мать. – Это ерунда.

Джо посмотрел на меня.

– Что еще? – поинтересовался я.

Она продолжала смотреть на стену. Снова отмахнулась от моего вопроса.

– Что еще? – повторил Джо.

Мать взглянула на меня, потом перевела глаза на него.

– Мне сделали рентген. Я пожилая женщина, по их представлениям. Они считают, что пожилые женщины, которые ломают кости, рискуют заболеть пневмонией. Мы лежим неподвижно, наши легкие заполняются жидкостью, и там развивается инфекция.

– И что?

Она молчала.

– У тебя пневмония? – спросил я.

– Нет.

– Так что же случилось?

– Они обнаружили. При помощи рентгена.

– Что обнаружили?

– Что у меня рак.

Никто из нас довольно долго ничего не говорил.

– Но ты это и без них знала, – сказал я.

Она улыбнулась мне, как всегда.

– Да, милый, я знала.

– Как давно?

– Год, – ответила она.

– Рак чего? – спросил Джо.

– Теперь уже всего.

– Он поддается излечению?

Она только покачала головой.

– А раньше поддавался?

– Не знаю, – сказала мать, – я не спрашивала.

– Каковы были симптомы?

– У меня болел желудок. Пропал аппетит.

– А потом рак распространился?

– Теперь у меня уже все болит. Он проник в кости. Да еще эта дурацкая нога портит мне жизнь.

– Почему ты нам не сказала?

Мать упрямо пожала плечами. Так по-французски и так по-женски.

– А что тут было говорить?

– Почему ты не пошла к врачу?

Некоторое время она не отвечала и наконец произнесла:

– Я устала.