В стране бескрылых - Анна Соло

уже не будет», — подумал Идрис и принялся втирать в лодыжку маслянистую зелёную гущу.

Старый Якун, его неизменный спутник, учитель, охранник, а заодно и надзиратель, подошёл беззвучно, сел рядом. Некоторое время он просто молчал, будто бы любуясь яркими звёздами в небе, а на самом деле незаметно наблюдая за своим подопечным.

Сыновья самого Якуна давно выросли в смелых и удачливых молодцов, и потому он полагал себя куда счастливее своего амира. Глядя, как тот изводит Идриса беспричинной строгостью, Якун вздыхал укоризненно: не имеющий коня, должен бы радоваться, что у него есть хоть осёл. Однако в глубине души он отлично понимал, чем именно так недоволен амир. Единственный сын Адалета был нехорош собой, скрытен нравом и слаб здоровьем. И всё же за прошедшие круги старый воин успел привязаться к своему воспитаннику. Слишком многое пришлось пережить им бок о бок: именно он учил Идриса ездить верхом, стрелять из лука и читать вязь следов на горной тропе. Вместе они радовались первым маленьким успехам, вместе расхлёбывали неудачи. Это старый Якун, а вовсе не отец-амир, возился с юным Идрисом во время походов: опекал, объяснял, утешал, лечил… А ещё Якун точно знал, что добрый осёл в хозяйстве полезнее дурноезжего коня.

Понаблюдав немного за тем, как амираэн втирает в ногу какую-то подозрительную дрянь, Якун спросил сочувственно:

— Болит?

— Уже полегчало. Мазь госпожи Услады на диво хороша.

Якун помолчал немного, потом обронил словно невзначай:

— Ты не рад предстоящему торжеству.

Отклика не последовало, потому Якун продолжил свою мысль:

— Иноземная дева недостаточно хороша?

Идрис едва заметно нахмурился, но ответил спокойно и вежливо:

— Госпожа Услада совершенна телом и светла умом. Мой отец выбрал для своей земли прекрасную амирани.

— А ты? Что чувствуешь к ней ты сам?

Идрис задумался, пытаясь при этом удержать на лице приличное случаю выражение. Знакомство с невестой получилось странным, и ему очень хотелось поделиться с кем-нибудь своими мыслями. Пожалуй, Якун сумел бы понять его лучше других, но Идрис уже знал, что всё, сказанное между ними, очень скоро достигнет ушей амира. А вот этого он как раз предпочёл бы избежать. Однако постоянно удерживать всё накипевшее в себе было слишком сложно.

— Княжна миленькая, смелая и острая на язык, — сказал он наконец. — Я опасался, что всё будет много хуже, и мне навяжут какую-нибудь дикарку, умеющую лишь прясть да топить печь. Но к чему лицемерить? Никто ведь не ждал, что я внезапно воспылаю чувствами к девушке, которую вижу впервые в жизни?

— Свою Лалинэ я тоже впервые увидел лишь в день смотрин, — промолвил Якун серьёзно. — С той поры минуло тридцать Маэлевых кругов, но и теперь она — звезда моей жизни, главное сокровище моей души.

— Однако это не помешало тебе привести в дом вторую жену.

— Жестоко сваливать все домашние хлопоты на одни плечи. Кроме того, даже женщине порой требуется поговорить с кем-то равным себе. Мудрый человек знает, что, имея подругу в доме, жена будет меньше кидать любопытные взоры за окно.

Идрис усмехнулся про себя, но возражать не стал. А Якун, заметив, что молодой человек снова ушёл мыслями далеко от его слов, промолвил мягко:

— Идри… Моё сердце накануне свадьбы пело от счастья, ты же печален и молчалив. Что гнетёт тебя?

— Ты прав, у меня неспокойно на душе. Княжна порой говорит странное, а потом вдруг словно жалеет о вырвавшихся словах. Мне кажется, она что-то о себе скрывает. Или может, ей велят скрывать?

— Напрасно ты тревожишься. Это лишь желание нравиться, ничего больше. Женщины часто стремятся выглядеть загадочными, чтобы привлечь к себе мысли мужчин, такова уж их природа.

Идрис вдохнул и выдохнул очень медленно, смиряя поднимающуюся в душе волну разочарования, а потом медленно встал со ступеньки.

— Благодарю за беседу, почтенный Якун, — сказал он, кланяясь своему воспитателю, как младший старшему, — твои слова успокоили мою душу. Однако время к полуночи, а светает в травоставную пору рано.

— Ступай, да хранит тебя Небесный Воин, — кивнул Якун ласково. А про себя подумал: «У этого парня в жилах не горячая кровь, а речная водица. Нет, не выйдет из него дельного воина». Идрис же, направляясь в свой угол, размышлял на ходу: «Сколько глупостей сказано с самым умным видом! Однако мне следует быть благодарным старику за урок: держать язык за зубами — весьма полезное искусство».

Даже будучи в гостях ради праздника, кравотынцы не спешили предаваться безделию. Рассвет застал амира Адалета и весь его отряд на поле позади казарм. Ольховецкие стрелки тоже давно не спали. Сменив постовых и раздав службу на день, сотник Брезень собрался было погонять по холодку собственных молодцов, но ему вот уже которое утро подряд приходилось выждать, чтобы княжьи гости освободили место.

— Ну ты глянь, что творят, — ворчал он недовольно себе под нос, наблюдая за происходящим с казарменного крыльца, — не спится им, прости Маэль…

— Дикари, — позёвывая, лениво ответил топтавшийся там же княжич Благослав.

А между тем на учебном поле и впрямь было на что посмотреть. Разобравшись в три линии, воины амира оттачивали технику владения мечом. Внешне простые движения, короткие связки из ударов, уклонений и блоков, заканчивающиеся неизменно поражением тени противника, и возврат на прежнее место — всё это делалось так слаженно, чётко и единообразно, что казалось, будто воины исполняют завораживающий танец.

— Красавцы, между прочим, — сказал Брезень, неодобрительно покосившись на непутёвого сына своего князя. — Чисто работают.

Благослав ничуть не смутился, только фыркнул и спросил насмешливо:

— Одни и те же формы изо дня в день… На фига?

— Чтоб в бою слетало с меча, как «Озари Маэль»**.

— Ну и глупо. Если заученная комбинация известна наперёд, её не так уж сложно отразить.

Брезень благоразумно промолчал. Княжич мог ершиться сколько угодно, но его мнение не многого стоило: как боец он успел «прославиться» разве что постыдным поединком с лекарем — загридинцем, служившим прежде при княжьем дворе. Целитель Итан был уже немолод, но искусством мгновенного удара владел в совершенстве. Всего два стремительных, заученных с детства движения — и задиристый княжич навсегда лишился возможности держать оружие в правой руке.

Наконец, первые лучи позолотили крыши княжьих хором. «Око взошло!» — звучно произнёс амир. Тут же все мечи вернулись в ножны, все люди амира, как один, опустились на колени, обратившись к восходу, и завели в