Хочу все и сразу - Сесиль фон Зигесар

Дэн подошел к столу и взял в руки свой черный блокнот. Может, показать Ванессе, как плохо обстоят его дела с поэзией, и тогда она пой-

мет, что ему необходим секс. Он пролистал страницы. На каждой красовались только начальные строчки вроде: «Ты мой Франкенштейн» — и так далее.

Ни одно стихотворение не было закончено. Читать их — сплошной стыд.

— Я перестал писать стихи, хорошие стихи, — наконец решился Дэн. Он продолжал листать блокнот.

Ванесса сняла черную шерстяную юбку. Потом черную водолазку. И, подбоченясь, встала в зазывающей позе в ожидании, когда Дэн обернется.

— И я подумал, что причина моей творческой неудачи объясняется… — Дэн закрыл блокнот и обернулся. — … объясняется. — Он умолк.

Ванесса стояла возле кровати в черном кружевном лифчике и черных кружевных трусиках. И все это просвечивало.

Ну да. Так и было задумано.

Ванесса улыбнулась и заморгала ресницами:

— Ну, что скажешь?

Дэн остолбенел. Этого он ожидал меньше всего.

— Ты что?

Ванесса старалась не думать о том, как выглядят ее окорочка в открытом кружевном белье. Она подошла к Дэну, положила руки ему на плечи. Он дрожал как осиновый лист. Ванесса не понимала, хорошо это или плохо.

Дэн явно был чем-то обеспокоен.

— Надеюсь, ты не снимаешь это на камеру? — спросил он подозрительно и оглянулся. Обычно, когда Ванесса снимала фильм, она предупреждала, но вдруг решила сымпровизировать?

Она отрицательно покачала головой и прибавила:

— Поцелуй меня.

Дэн скрестил руки на груди. Только теперь до него дошло, к чему клонит Ванесса.

Ну и что? Они же любят друг друга. Почему бы не продолжить?

Любой парень на месте Дэна подыграл бы. Но Дэн был романтиком. Он не хотел, чтобы его девушка отдалась ему в первый раз, срывая с себя черное кружевное белье. Это слишком продуманно, слишком как у всех. А значит, неправильно. Все должно быть чисто и неожиданно и… Дэн сделал шаг назад и отвернулся:

— Прости.

Ванесса поняла, что поторопила события и вела себя глупо, но она просто хотела подурачиться. Ей хотелось быть манящей, желанной, а она только оттолкнула его. Ванесса схватила с кровати водолазку, судорожно стала натягивать ее через голову. Она чувствовала себя как побитая собака.

Дэн затянулся сигаретой.

— Ты не хочешь показать мне отснятый материал? — спросил он как ни в чем не бывало.

Гм… Лучше не стоит.

Ванесса покачала головой, боясь даже посмотреть на Дэна. Потом надела юбку и кардиган.

Дэн притушил сигарету в пустой чашке из-под кофе:

— Наверное, стоит вернуться к застолью. Ванесса зашнуровала ботинки и поднялась.

— Я лучше пойду, — сказала она дрожащим голосом. Она не плакала лет с четырех, но сейчас готова была разреветься. Так ее никто не унижал. — Я пойду, — повторила Ванесса.

Дэн молча кивнул. Он чувствовал, что нужно как-то успокоить Ванессу, но, в общем-то, ему не хотелось ее останавливать. Дэну не терпелось попробовать снова сочинить стихотворение.

Вот как все может обернуться, если ваша девушка вдруг напялит на себя кружевное белье.

Ванесса подошла к двери.

— Пока, — тихо сказала она, открыв дверь.

— Пока, — сказал Дэн, и дверь закрылась.

Он вернулся к столу, открыл блокнот, надеясь, что его смятение выльется в какие-нибудь необыкновенные строчки. Но ничего не выходило. И он так и сидел, выкуривая одну сигарету за другой…

— Можно, мы выйдем из-за стола, папочка? — спросила Дженни. — Я хочу показать Нейту свою комнату.

Руфус посмотрел на дочь.

— Mais oui, — сказал он с ужасным французским акцентом. — Bien sur.

Дженни закатила глаза. Когда ее отец выпивал лишку, его заносило, он начинал строить из себя крутого поэта-битника, курить и говорить по-французски.

Яблоко от яблони…

— Пойдем! — Дженни повела Нейта к себе. Открыв дверь, она включила свет.

Нейт никак не ожидал, что комната Дженни так поразит его.

Хотя вся квартира и обрушивалась, но была довольно уютной, как деревенский дом, в котором редко убирают. Нейт предполагал, что и у Дженни в комнате так же. Но Дженни терпеть не могла побеленные стены, потолок в трещинах, голый деревянный пол, дешевое белое постельное белье. Ведь все-таки она была художником. В последние месяцы она много писала, и ее любимой темой, конечно, был Нейт. В комнате было шесть его портретов, и каждый стилизован под того или иного мастера. Был Нейт в духе Моне — импрессионистски поданный. Нейт в духе Пикассо — глаза угадывались на его ногах. Нейт в духе Дали — стекающий в лужу на тротуаре. Нейт Уорхолла — с зелеными наэлектризованными глазами и золотыми волосами. Нейт в стиле Поллока — вместо головы брызги краски, и Нейт по Шагалу — голова, летящая по ночному небу.

— Тебе нравится? — спросила Дженни. — Я пытаюсь копировать всевозможные стили. Труднее всего мне дался Поллок.

У Нейта жевалка отвисла, глядя на портреты, развешанные на стенах. Он не знал, который тут Поллок, да и вообще он не знал, где чей стиль. Он только понимал, что видит себя в шести вариациях и везде он какой-то странный.

— Вот так я провожу большую часть своего времени! — вдохновенно воскликнула Дженни. Нейт был так мил с ее отцом, что она все больше и больше влюблялась в него. Она приподнялась на цыпочки и отважно положила руки ему на плечи. — Позволь поцеловать тебя, — прошептала она с хрипотцой в голосе.

Нейт напрягся, но не в том смысле, в каком вы подумали.

Ему бы воспользоваться ситуацией. Но он вдруг представил себе Дженни часами просиживающей в этой комнате и создающей эти красивые, но сдвинутые по фазе портреты. Его портреты.

Он испугался. Да, он признался Дженни в любви и в тот момент был искренен. Но теперь… Неужели она ждет, что он лишит ее девственности?

Нейт нежно поцеловал ее.

— Мне пора идти, — сказал он как можно ласковее. — Нужно собрать вещи. Завтра я улетаю.

Дженни нахмурилась:

— О, пожалуйста, не уходи. — Она лукаво улыбнулась и потупила глазки. — А на мне стринги.

Надо сматываться, пока Дженни не стала раздеваться на фоне его портретов. Наудачу зазвонил сотовый, так что отговорки придумывать не пришлось.

Нейт вытащил из кармана телефон. Высветился номер Джереми.

— Привет, старик. Ты где?

— Мы направляемся в бар на Ривингтон. Помнишь, тот самый, где Чарли вылез на пожарную лестницу и долбил по ней, изображая бой колокола?