Горящий рукав. Проза жизни - Валерий Попов

Пушкина с гребным винтом в сторону Африки, исторической родины поэта. И чем загадочней и жестче было его задание – тем выше поднимался его авторитет в мире. Какая книга может сейчас сравниться с плывущей головой Пушкина? "Делом надо заниматься, господа!" В последнее время, правда, вокруг забегали какие-то карлики с разными историческими детективами или японскими философиями в зубах, – но разве ж это люди? Никто и не пытается вырвать у него скипетр. Так, суетятся.

Близко не подходи! Битов может поработать и кулаками. Соперников надо убирать. Известны его свирепые драки в Москве, особенно – в

Центральном доме литераторов. Драка с кумиром той поры – Андреем

Вознесенским – описана Довлатовым. Безумие Битова было безошибочным.

Не на Курском же вокзале ему драться, зря кровь проливать. В ЦДЛ – вовсе другое дело – завтра о тебе заговорит вся Москва. При этом он вряд ли просчитывал все это рационально – вряд ли рационально захочешь получать плюхи – его вело темное, но безошибочное чутье. В

Москве я его уже не наблюдал, созерцал лишь урывками – но понимал, что он поднимается все выше.

Перед отъездом он провел тренировочный бой со мной, желая, видимо, и покидаемую им провинцию оставить в подчинении. Битва продолжалась всю ночь – провинция оставаться в подчинении тоже не желала.

Назревал этот бой еще в нашем Доме писателя на улице Воинова.

Сначала дуэль велась на рюмках, потом на фужерах, потом мы как-то оказались у него дома, в квартире в глубине двора на Невском, между улицами Восстания и Маяковского.

Там жил он с могучей рыжей женой Ингой и малой дочерью Анной, собираясь, правда, уехать. Они, к счастью, были на даче. Стоял деревянный детский манеж, и везде валялись игрушки. Сначала шла дуэль на стаканах, потом какое-то яростное, слепящее сиянье заполнило все вокруг – и оттуда вдруг реализовался крепкий удар в мою голову. Значительно позже, когда мы трезво и почти научно анализировали этот бой, Андрей мотивировал свою ярость тем, что я трогал игрушки его дочери, – но первый удар по моей бедной голове детским паровозиком нанес именно он. Явственно помню, как железные колесики прокатились по моей голове. Крепкие делали тогда игрушки! В этот момент мне почему-то вспомнилась несправедливо убитая Толстым

Анна Каренина. И теперь еще этот – паровозик на меня напустил. И ярость захлестнула меня. В ход пошли другие предметы. Поражение в этом бою было равносильно поражению в жизни, и мы, несмотря на мощные удары по голове, прекрасно это осознавали. Прошел час или полтора, но бой только лишь разгорался. Тяжесть предметов, которыми наносились удары, все росла. При драке присутствовало третье лицо, знаменитый питерский гуляка и спортсмен Юра Лившиц, бывавший в таких переделках не раз и не два. И сперва он, даже посмеиваясь, небрежно пытался нас разнять – мол, куда этой интеллигенции еще кулаками махать! Но по резкому нарастанию драки он усек, что дело идет нешуточное и на кон тут поставлена жизнь, и выбежал в испуге во двор, чтобы, не дай бог, не быть замешанным в убийстве. Потом он рассказывал, как, сидя во дворе, слышал удары и звуки падения тел с грохотом и звоном, а также предсмертные стоны и хрипы. "Куда смотрит общественность, почему не вызывает милицию?" – думал в отчаянии этот далеко не законопослушный гражданин. Потом вдруг звуки битвы стали затихать и затихли. Доносился лишь легкий хрустальный звон посуды, которая не успела еще выпасть из опрокинутых шкафов и разбиться.

Потом, как Юрок рассказывал, вышел я, слегка покачиваясь и вытирая кровь на лице. "А, ты здесь, – проговорил я спокойно. – Ну что? Ко мне?" Мы свернули с Невского на улицу Маяковского. Явственно помню, что уже было светло, хотя белые ночи кончились. Драка, стало быть, заняла ночь. Тут я почувствовал, как что-то мешает мне идти. И с удивлением увидел торчащую из-под ремня деревянную рукоятку, и вытащил огромный хлебный нож, даже с хлебными крошками. К счастью, я не пустил его в ход – вспомнил, что взял его, уходя, больше в качестве трофея, зайдя на общую коммунальную кухню ополоснуть лицо.

– Выброси! – зашипел Юрок.

И я небрежно бросил его на газон с зеленой ровной травкой, которую вижу как сейчас.

После короткого отдыха мне позвонил Битов. Разговор был довольно мирный и даже дружелюбный – мы оба с ужасом раскаивались в размерах содеянного.

– Что ж ты наделал, падла! – проговорил Андрей (трубка явственно дребезжала… вряд ли мы и ее пускали в ход?). – Мне сейчас в издательство идти – а у меня морда в дверь не проходит!

"Молодец! – подумал я. – Дело помнит! Так что можно не волноваться за него".

– Ну, извини, – произнес я довольно легкомысленно. – Я тоже выгляжу

– не блеск!

Была пауза, за время которой наши биополя как бы уравновешивались.

– Слушай, – проговорил он уже вполне по-деловому. – Тут соседи зашли…

Это с их стороны умно. Хорошо, что они не сделали этого раньше.

– Ну. И чем же они недовольны? – поинтересовался я.

– Говорят – какой-то хлебный нож мы у них взяли. Ты не заметил этого? – деликатно сформулировал он.

Ну что же. Он прав, надо налаживать с соседями добрые отношения после некоторых причиненных им беспокойств.

– А-а, нож! – вспомнил я. – Он в начале Маяковского. На газоне лежит. Пусть сходят.

Потом была пауза. Мне кажется, что обоих нас искушала мысль – встретиться и попить пива. Но – хватит длить ахинею, пора делать дела.

– Пока! – произнес Андрей хрипло.

– Пока!

Надо отдать нам должное (хотя, может, его нам уже отдали) – никогда потом не вспыхивало у нас желания сделать друг другу зло, отомстив за ту драку. По другому поводу – да. А по этому – никогда! Бой был честный, и где-то даже закономерный, и в чем-то даже необходимый.

Став частью наших биографий, с ходом десятилетий вызывает он чувства почти сентиментальные. "Ну что? – произносит Андрей, когда мы теперь изредка напиваемся, сидя рядом. – Паровозик где?" – "Спроси у метрдотеля. В ресторане такого класса должен быть". Последний раз мы искали паровозик в Париже, но не нашли.

Наши отношения были так близки, что он даже пришел ко мне на свадьбу. Решалась моя жизнь. И знаете, что он сказал, уходя? Ни за что не догадаетесь. "Спасибо. Все прошло хорошо. Какая-то рюмочка мне помогла!"

Так вот, оказывается, для чего затевалась свадьба! Его самомнение и самолюбование ничем и никогда не перешибить, никакой дракой. Тем более, он вскоре переехал в Москву. И наша разница в том, что драка с ним была последняя серьезная драка в моей жизни. А Андрей их продолжал, наводя нужный ему порядок. Следующие десятилетия я занимался лишь тем, что наводил внутреннюю гармонию в своих сочинениях, никому, по большому счету, не нужную. Андрей видел жизнь с высоты орлиного полета – в основном, разумеется, жизнь литературную, – но в ней-то как раз добиться нужного легче всего.

Сначала он выстроил интеллигенцию. Считать себя интеллигентом и вдруг заявить при этом, что книги Битова непонятны или скучны, – значило объявить себя дезертиром с фронта, где интеллектуальная литература бьется с пошлой. Никто и не осмеливался на это: кому охота марку терять? А так ты довольно легко оказываешься элитой.