Даффи влип - Дэн Кавана

— Прелесть. И где Эдди бывает?

— Такие, как он, нигде не тусуются, ты же знаешь. Вряд ли имеет смысл сидеть в какой-нибудь бильярдной и ждать, пока заявятся Эдди всех мастей. Он в барах не рассиживает, не ждет, пока ему курьеры все принесут. Бары сами к нему «приходят». Люди типа Эдди вообще не тусуются, Даффи.

Даффи улыбнулся:

— Что ж, свои двадцать пять ты заработала.

— Шестьдесят, радость моя, или керосинкой получишь.

— Спасибо, Рене, ты мне очень помогла. А ведь если подумать, я даже не был здесь.

— Ладно, Даффи. Только смотри, ты должен уйти как клиент.

Он вышел из квартиры с видом человека, снедаемого чувством вины, и прошел по улице, старясь выглядеть так, будто провел час привязанным к кровати, и три проститутки в школьной форме поливали его сиропом, а потом этот сироп слизывали. Даффи уперся подбородком в грудь и не смотрел по сторонам. Если кто-то и видел, как он уходил от Рене, Даффи этого не заметил.

Вечером у себя дома Даффи призвал на помощь все свое искусство и изобретательность, чтобы приготовить горячий бутерброд с чеддером для Кэрол.

— Неплохо, Даффи, как повар ты и правда сильно продвинулся. Я бы, наверное, ничего лучшего с этим чеддером сотворить не смогла.

Вид у Даффи был довольный. Он решил научиться готовить после того, как лишился возможности поедать дешевую дрянь, которой раньше питался в участке, после того, как стал импотентом с Кэрол, после того, как она предложила пожениться, а он отвел глаза и сказал «нет». Однако кулинария давалась нелегко. Кэрол все убеждала его, что надо развивать полезные инстинкты. «А как их развивать?» — озадаченно спрашивал он — и подходил к делу методично и прилежно: по многу раз взвешивал муку, чтобы получить точное количество, указанное в рецепте; скоблил овощи до такого блеска, словно им светило попасть в паек космонавта, воспринимал каждое яйцо и каждую банку ветчины для завтрака, как взрывное устройство, которое необходимо обезвредить с величайшей осторожностью.

— Мне беспорядок не нравится, вот что, — произнес он.

— У тебя нет беспорядка, — отозвалась Кэрол, оглянувшись вокруг.

— Потому что я постарался, чтобы не было.

Удалению оберток и упаковке остатков еды Даффи посвящал столько же времени, сколько самому процессу готовки. Открыв дверцу его холодильника, вы бы не увидели еды: взгляду представали полки с матовыми пластиковыми коробками, полиэтиленовые пакеты с невротично закрученными двойными узлами, а иногда даже коробки, помещенные внутрь полиэтиленовых пакетов. Когда Кэрол впервые заглянула в его холодильник, она воскликнула:

— Эй, Даффи, еда что, сбежать пыталась? — и с тех пор называла холодильник не иначе как Колдиц.[11]

После ужина Даффи сразу вымыл посуду, на случай, если какие-нибудь микробы вдруг умудрились сбежать из остатков пищи и нацелились на «Колдиц». За кофе он непринужденно спросил:

— Кэрол, а что сейчас в участке делается?

— Ты о чем?

— Ну, знаешь, как дела в отделении? Как народ? Нервничает? Кто-нибудь готовит передел территории?

— Даффи, — холодно отрезала Кэрол, — ты не хочешь об этом знать. Ты больше не полицейский, — темные глаза на хорошеньком ирландском личике грозно засверкали.

— Мне интересно.

— Даффи, четыре года прошло. Ты меня четыре года не спрашивал. Мы договорились, что ты не будешь интересоваться. Договорились, что для тебя же лучше.

— Что происходит, Кэрол?

— Нет.

— Мне надо знать. Сейчас же.

— Нет, пока не скажешь, зачем. Но, может, и тогда не скажу.

— Если расскажу, у тебя могут возникнуть проблемы на работе.

— Если почувствую, что дело к тому идет, я тебя остановлю.

И Даффи выложил всё, что узнал с момента первого звонка Маккехни, который заставил его вылезти из постели. Рассказал, какие возникли версии, открыл смутные сомнения насчет Маккехни, пересказал то, что поведала Рене. Не стал скрывать тот факт, что интерес к Салливану подогревает его ничуть не меньше, чем желание заработать, помогая Маккехни. В конце Кэрол произнесла:

— По-моему, мне не стоит этого делать, Даффи, по-моему, не стоит.

— Почему?

— Из-за тебя я много потеряла. Четыре года возможного счастья.

— Это не из-за меня, а из-за того, кто меня подставил.

— Все равно, четыре года потеряно. Четыре года. Тот черный мальчишка, может, и был подсадной, но, — она с упреком взглянула на Даффи, впервые за много лет, — ты ведь сам его выбрал, так?

— Но мы же с тобой договорились.

— Уговор бывает разный. Иногда надеешься, что он будет соблюдаться, а иногда — наоборот, — Кэрол произнесла это почти что с горечью; и имела на это право. Она продолжала, стараясь не смотреть на Даффи. — А теперь ты просишь меня шпионить за людьми, с которыми я вместе работаю, чтобы ты мог получать двадцать фунтов в день у человека, который, судя по твоей информации, явный мошенник. И все для того, чтобы отомстить Салливану или кому-то другому из участка, кто тебя подставил. Месть — не лучший выход, Даффи.

— Говорят, месть — блюдо, которое подают холодным.

— Чушь, — горячо возразила Кэрол. — Месть пожирает тебя изнутри. Если хочешь остаться человеком, надо жить дальше. И мне надо жить дальше, — сказала она с неожиданной горячностью. — Последние четыре года особых радостей я не видела. Были приятные события, но, по большей части, я всего лишь функционирую. А делаю я это ради работы. Работу свою я люблю, Даффи, и ты должен это помнить, даже если мы это не обсуждаем. Может, мне в «Уэст-Сентрал» не все нравятся, я даже могу иметь кое на чей счет подозрения, но я не собираюсь оттуда уходить. Даффи, ты умудрился испортить мне жизнь четыре года назад, но больше тебе это не удастся.

— Так ты мне расскажешь, что сейчас творится на участке?

— Нет.

— Кто-нибудь готовит разборку?

— Нет, Даффи.

— Расскажешь, как ведет себя Салливан?

— Нет.

— Посмотришь для меня досье Большого Эдди?

— Нет.

— Тогда можешь сделать хотя бы вот что: будь добра, подожди, пожалуйста, посмотри для меня досье Маккехни, ведь если окажется, что в полиции он фигура известная, получается, что мне лучше завязать с этим заказом, может такое быть?

— Не воспринимай это как обещание, Даффи, а то вдруг придется его нарушить. Скажу только, что если я окажусь рядом с этим досье, и вокруг никого не будет, и никто никогда не узнает, что я его читала, тогда, может, попробую.