Мой маленький каприз - Натали де Рамон

Тем временем стало уже достаточно светло, и я дала понять Зейнаб, что хочу записать на камеру ее «письменность», если она не возражает. Зейнаб закивала, заулыбалась и, переместившись в сторону от готовых рисунков, принялась уверенно повторять свой рассказ так, как если бы дубль был для нее привычным делом. Смуглая рука рисовала на песке, позвякивали браслеты, чуть хрипловатое контральто гортанно называло имена.

Девчушки, в обнимку присев на песок, очень серьезно наблюдали за матерью, которая словно священнодействовала, записывая на бескрайнем полотне пустыни летописи рода: вот мужчина, вот женщина, которая рождает новые поколения. Кто-то живет дальше, кто-то растворяется в песке под ее рукой.

Я старалась снять так, чтобы на общем плане в кадр на фоне бескрайнего горизонта с медленно взмывающим солнечным шаром попадали лишь фигуры Зейнаб и ее девочек. Мать и дочери, дающие продолжение жизни.

Я вытащила его из камеры и попыталась знаками сообщить Зейнаб, что теперь нужно сходить в лагерь военных, чтобы его зарядить, и заодно от них по радио можно поговорить с эмиром. Не уверена, поняла ли она насчет аккумулятора, но идею переговоров с эмиром одобрила: мы же сможем узнать, как дела у Нурали. Только сейчас очень рано, нужно сначала поспать и пойти попозже, когда военные тоже встанут.

Мы вернулись в мой шатер, и Зейнаб стала готовить постели, не позволив мне ей помогать. Девчонки обнаружили на столе забытую мисочку со сластями и радостно их уплели. Потом вместе с матерью, не раздеваясь, они улеглись ближе к входу, и буквально через минуту я уже слышала, как они все ровно дышат во сне.

«Ренджровер» мягко катит по пустыне. Рация молчит, а мой принц смотрит только на меня, вместо того чтобы смотреть на дорогу. Я хочу сказать: «Осторожнее, мы можем врезаться», — но не говорю, потому что кругом только песок и врезаться во что-то просто невозможно. Он убирает руки с руля, машина продолжает двигаться, мягко покачиваясь, как лодка. И уже никакой машины больше нет, а только яркий ковер, окруженный хороводом светильников, и мы лежим на этом ковре.

Пальцами он осторожно отводит волосы с моего лба и шепчет: «Ты такая красивая»… Я хочу сказать, что на самом деле если кто и красив, то именно он, но не могу произнести ни слова. Он откидывает концы своей белой куфьи. В чернущих глазах с длинными густыми ресницами светится тайна. Я поднимаю руку, сбрасываю с него эту дурацкую куфью и играю пальцами в его волосах, его же пальцы начинают расстегивать пуговицы моей блузки.

Он целует мои губы! Их обжигает огнем, и я впиваюсь в его рот. Меня бьет дрожь, его руки обнимают и ласкают меня, а его губы касаются уже моей груди. «Любимая! Любимая моя»! — шепчет он и отстраняется. Его слова звучат музыкой, а я уже совершенно без одежды! Он целует меня всю и нежно гладит, и я задыхаюсь от счастья, и мне кажется, что я уже не смогу вынести большего наслаждения, чем дарят его губы и руки, но вдруг врывается громкий стрекот вертолета, и мой принц что-то шепчет. Я не могу разобрать слов в этом грохоте, просто понимаю, что ему пора уходить, и хочу крикнуть: «Нет! Нет! Не бросай меня!» — но уже просыпаюсь.

Вертолет грохотал наяву и разбудил не только меня. Мы переглянулись с моими фрейлинами, дружно вскочили на ноги и выбежали наружу. Но Зейнаб вдруг преградила мне путь и отрицательно замотала головой, показывая, что мне к вертолету никак нельзя, и тыча пальцем в сторону моего шатра.

Я послушно кивнула, ладно, буду ждать в шатре. Она с ободряющей и многозначительной улыбкой погладила меня по плечу, и они все трое бегом помчалась к вертолетной площадке. Туда же устремилось все население стоянки.

В шатре было сумрачно и почти прохладно. Я опустилась на ковер и, как если бы опять просматривала кадры с моим принцем, увидела его на фоне верблюдов и услышала его голос: «Животным мы связываем ноги, людей запираем»… Фарида удерживала меня за волосы. Зейнаб не пустила встречать вертолет. «Что бы там ни случилось, моя пери, но даю вам слово, завтра вечером мы будем вместе смотреть на звезды»…

Впрочем, до вечера еще далеко.

Она вернулась, и из ее объяснений я узнала, что прилетел не один вертолет, а целых два. Они привезли еще много военных, и все остались здесь.

— Для чего? Зачем?

Зейнаб что-то показывала жестами, но я не могла ее понять. Тогда я напомнила, что мы вообще-то собирались сходить к военным, чтобы зарядить мою камеру и по радио поговорить с эмиром насчет Нурали. Она закивала, но глянула на постели с таким видом, что, мол, уходить никак нельзя, если не навести порядок. Вдруг в шатер вихрем влетела ее старшая дочка и, затараторив, потащила за подол. Зейнаб объяснила, что у Зухры начались роды, и все женщины должны быть с ней.

— Я тоже? — Я показала на себя пальцем.

Зейнаб отрицательно замотала головой.

— Тогда я сама схожу поговорить по радио, — сказала я, жестами разъясняя свои намерения.

Зейнаб яростно замахала руками и зажестикулировала, мол, ни в коем случае я не должна никуда ходить одна. Когда Зухра родит, сходим вместе. А сейчас Эльцза должна отдыхать — длинный смуглый палец показал на мою постель. Свои постельные принадлежности она проворно убрала и, перед тем как уйти, выразительно покосилась в сторону кресла. На нем все еще стояла забытая вчерашняя мисочка с жуткой серой кашей. Я хотела отдать ее Зейнаб, чтобы унесла, но вдруг до меня дошло, что она заботливо предлагает мне подкрепиться!

— Шукран, Зейнаб.

Она с ласковой улыбкой поклонилась и ушла.

Я смотрела на кашу. Два вертолета привезли много военных. Другой еды нет.

«Животным мы связываем ноги, людей запираем…»

«Что бы там ни случилось, моя пери, но даю вам слово, завтра вечером мы будем вместе смотреть на звезды… Небо покажет нам все звезды, я уж постараюсь»…

Фарида удерживала меня за волосы. Зейнаб не пустила встречать вертолет. Другой еды нет. Два вертолета привезли много военных.

«Животным мы связываем ноги, людей запираем…»

Я встряхнула головой, разрывая кружащуюся вереницу мыслей, и встала с ковра. Набросила на себя покрывало с постели, взяла камеру под мышку и вышла из шатра.

Раскаленное добела солнце висело в самом зените. Неподвижный воздух обжигал. Нигде не видно ни души, но я все же решила идти к лагерю военных не напрямик, а обогнуть стоянку. Завернула за шатер и вскрикнула: в его крошечной полуденной тени на песке сидел человек в военной форме. Рядом лежали автомат и рация. Из кобуры выглядывал пистолет. Из-под фуражки на плечи свисала куфья камуфляжной расцветки.

Военный вскочил на ноги.

— Простите! Вовсе не хотел вас напугать. Вы ведь мадемуазель ван Вельден?

Французский язык практически без акцента. Виноватая улыбка на почти мальчишеском смуглом лице с тонкими усиками и мягкими чертами. Среднего роста, худощавый и совсем не страшный, если забыть про оружие.