Вдоль по лезвию слов - Тим Скоренко

«…ну, Марк со мной на заднем сиденье, а Билли спереди. И я… ну, в общем, у Марка нож был в руке, и он к горлу мне его приставил, а другой рукой грудь лапает… и говорит, мол, не рыпайся, поиграем и отпустим. А я шарю вокруг, и вдруг что-то твёрдое нахожу, и понимаю, что это отвёртка – у Билли под сиденьем инструменты стояли. Ну, я эту отвёртку сзади Марку в спину…» (Рыдания, всхлипы.)

«Да, девочка, говори».

«Ну, он заорал, и отскочил от меня, и рукой задел Билли. Тот тоже закричал и руль крутанул, и затрясло, и машина в кювет съехала. Не перевернулась, а просто съехала, и всё. Открываю глаза – я их зажмурила – и смотрю: Билли на руле лежит, но живой, дышит, и Марк дышит, но тоже без сознания. Я стала пытаться открыть дверь, а она не открывается. Надо было через Марка лезть. Я начала перелезать, а он очнулся, и смотрю: отвёртка уже у него в руке, вытащил, значит, я неглубоко её всадила. И на меня замахивается. И тут… тут…» (Дикие рыдания.)

«Что? Что?»

«Я ткнула пальцем ему в глаз. (Рыдания.) Полпальца воткнула… (Рыдания.) Он отвёртку от боли уронил, я её схватила и стала его бить, и била его отвёрткой, и била, и очнулась, а он весь в крови и мёртвый…»

«А Билли?»

«Смотрю на Билли, а он очнулся и тоже на меня смотрит. И страшно ему. И тогда в меня бес вселился. Я беру… (голос становится хладнокровнее, злее) отвёртку и ему в глаз с силой. Он заорал и выскочил из машины: его дверь открылась от аварии. Я перебираюсь на переднее сиденье – и за ним. А он скачет и орёт от боли, и в его глазу отвёртка торчит… А потом он упал. А я… я взяла камень, большой, чуть подняла, подошла и сбросила ему на голову».

(Долгое молчание.)

«Это страшный грех, моя девочка».

«Потом я вернулась к машине, нашла тряпку и стёрла все отпечатки, которые там могли остаться. Мне уже не страшно совсем было, я вдруг стала хладнокровной такой. И пошла к реке, в ней вымылась. Потом я отвёртку из Билли вытащила и забрала с собой. А дома всю одежду и обувь сожгла».

(Опять молчание, потом рыдание, голос снова дрожит.)

«Я не знаю, что со мной было… Мне страшно, отец…»

«Не бойся, рассказывай, обо всём говори…»

Их нашли именно там, где говорила Мари на этой плёнке. У Билли размозжён череп и дыра вместо правого глаза. У Марка – двадцать четыре прокола отвёрткой – глаза, рот, нос, грудь, живот, даже гениталии.

Был День святого Валентина, 14 февраля, и запись это подтверждала. Единственный День святого Валентина, который Мари провела со мной – весь день, с утра до вечера, и всю ночь. Я помню весь тот день как «Отче наш», пусть и минуло два года. Она пришла ко мне домой, в мою квартирку, в четыре часа дня. И ушла только на следующий день. Конечно, мы выходили из квартиры: мы поели в ресторанчике, погуляли по парку, пускали воздушного змея, купленного на улице. Но вечером 14 февраля Мари Мессель никак не могла убить Билли и Марка.

На протяжении записи Мари несколько раз утверждает, что это было именно 14 февраля вечером. То же самое есть в записях отца Киллинсби в папке «Мари Мессель». Моя собственная память говорит обратное, и я уверен, что не ошибаюсь.

Поэтому я аккуратно складываю всё в тайник, забираю оттуда только её папку. И иду к Мари. Я хочу снова услышать её голос. На плёнке он – точь-в-точь такой, каким я его помню, – всё-таки мы иногда видимся в городе. Но я хочу услышать её голос ещё раз.

Мари снимает комнату у вдовы Пайпер, но я иду в бар, потому что Мари работает по вечерам. Бар практически пуст, и Мари скучает за стойкой. Она уныло глядит на Бойла Кастерса, который пьёт пиво, и на незнакомого мне парня, который просто сидит за столиком и пялится в темноту за окном.

– Привет, Мари, – здороваюсь я.

– Привет, – отвечает она.

– Мне надо поговорить с тобой.

– Говори, – она пожимает плечами.

– Не здесь. Мы можем пройти в заднюю комнату? Это всего на несколько минут.

Мари оглядывается.

– Шейла!

Дородная темноволосая Шейла появляется из ниоткуда, как чёртик из табакерки.

– Шейла, постой несколько минут у бара, я сейчас.

Шейла кивает, и мы идём в скрытую от посторонних глаз часть бара.

Мы проходим через кухоньку, где Ци Ли нарезает салат, и оказываемся в небольшой подсобке. Тут пахнет луком и сухой землёй.

– Ну что? – спрашивает Мари.

Тогда я достаю диктофон и нажимаю на «play».

Конечно, она не поверила. Она просто смотрела на меня молча, до самого конца записи. А потом сказала, что я сволочь, что я подделал голос, чтобы шантажировать её. Она искренне меня ненавидела в тот момент, и по этой искренности я понял, что всё на плёнке – и в самом деле чушь. И я ушёл, потому что не знал, что делать дальше.

Я не могу себе представить, как Мари двадцать с лишним раз бьёт человека отвёрткой в лицо и в грудь. Конечно, она не делала ничего подобного: об этом свидетельствуют мои собственные воспоминания, её реакция на аудиозапись и её характер в целом.

У меня не возникает вопроса, кто убил Билли и Марка. У меня возникает другой вопрос: как отец Киллинсби получил эту запись. Ведь голос совпадает на сто процентов. Неужели он подделывал голоса на всех плёнках?

Я возвращаюсь в церковь с тяжёлой головой. Мне не даёт покоя эта запись. Если это – подделка, то что из остального является правдой?

19 сентября 1990 года Марк Толлем рассказал, что задушил свою приёмную дочь занавеской, а потом сжёг тело в лесу. Я помню тот случай, потому что после него мать запретила мне выходить на улицу. Целых две недели после исчезновения девочки я выбирался наружу через окно спальни, чтобы поиграть со сверстниками. Марк Толлем сошёл с ума. Он ходил по городу и спрашивал всех, не видели ли они его девочку, не знают ли, где она. Он говорил, что она ушла погулять пятнадцать минут назад и теперь он никак не может её найти.

26 августа 1998 года Меррик Сайлем рассказал, что сбил человека на дороге. Меррик сел за руль, будучи абсолютно пьяным, и наехал на парня неподалёку от Чизхолма, это в ста пятидесяти милях к северу от нашего города. Я знаю Меррика. Он вообще не пьёт, потому что ему не позволяет организм. Насколько я помню, он никогда не пил.

А те, кого я не знаю? Виновны ли они в своих преступлениях? Их ли голоса на плёнках?

Я встаю, чтобы положить папки обратно в тайник. Мне нужно время подумать. Я открываю дверцу шкафчика и вижу, что в самой глубине лежит ещё одна папка, не замеченная мной ранее. Я достаю её. Имя на обложке: Марвин Бланк. Я откладываю остальные папки и читаю номер пятьдесят восемь.

Марвин Бланк: его дата рождения, краткая биография, характеристика. Молодой человек, постоянной работы нет.

Я включаю запись.

«Здравствуйте, отец».