Волчья тень - Чарльз де Линт

– Не знаю, – отзывается Касси. – Но только чем скорее ты найдешь эту свою бабушку, тем лучше.

Мне не нравится оставлять все это за спиной, не разобравшись. Потому что, если послушать Касси, это чересчур походит на темного двойника: отброшенный кусочек личности, который, случается, обретает свободу. Слишком много преданий рассказывают в нашем народе о темных двойниках и о бедах, которые они могут натворить. Их словно наполняет черный ветер, и они способны на все. А чаще всего они обращаются против человека, который их когда-то отбросил.

Но я понимаю, что Касси права. Сейчас мне некогда об этом думать. Лучшее, что я могу сделать, – найти Нокомис и попросить ее помочь.

Мы заканчиваем завтрак. Я забираю остатки поджаренных хлебцев, полный кисет табаку и пару пачек папиросной бумаги из шкафа. Еще один долгий теплый поцелуй с Касси, и я ухожу.

После перехода я сразу размеренной рысцой направляюсь в текучие земли. Я не слишком ловко меняю шкуру и, может быть, в зверином облике мог бы двигаться быстрее, но и в своем человеческом теле меня хватит на много миль. Такой рысцой я, если надо, могу бежать не один день. Правда, голову предпочитаю собачью. У нее лучше нюх, да и зрение со слухом тоже.

Сколько раз я проходил текучими землями, а никак к ним не привыкну. Каждый шаг – новое время года. Со снежного наста, наполнив грудь морозным воздухом, попадаешь прямо в жаркое влажное лето. И вокруг все тоже меняется. Луг в мгновение ока оборачивается пустыней. Сворачиваешь вверх по сухому руслу и оказываешься в сосновом лесу. Еще через полмили скачешь по скалам, как горный козел, и из-под ног сползают и осыпаются камешки. Доберешься до вершины, а там тебя ждет двойник Большого леса.

Так проходит полдня, а потом мой путь пересекает след, уводящий в колючие заросли вроде тех, что в резервации к северу от Ньюфорда. В подсознание стучится воспоминание о чем-то знакомом, но, только выйдя на поляну, я понимаю, в чем дело.

Картинка со второй карты. При моем появлении вороны взлетают в воздух, а вот стая волков только отступает от туши, садится и встречает меня спокойными оценивающими взглядами. Теперь их добыча видна мне целиком. Они загнали не лошадь – единорога.

Сперва я принял волков за родственников, но мертвый единорог доказывает, что я ошибся. Народ не охотится на таких созданий, как бы мы ни были голодны. И мы никогда не убиваем ради забавы, как эти. Они не едят мясо, просто рвут тело клыками. Главное для них – загнать и убить.

Теперь я понимаю, кто они такие. Люди, перешедшие границу во сне. Перешли и отправились на охоту. И я вижу, что среди них нет самца-вожака. Ими верховодит волчица.

Бывает, человек даже не помнит, что он делает во сне. Но это не мешает ему переходить границу. Почти все спящие за ночь несколько раз попадают в манидо-аки и обратно, но они не распоряжаются собой и не умеют выбирать, кем им быть и что делать. Для них это все равно что сон. Но время от времени попадаются и такие, как эта волчица: они обретают постоянный облик и могут собрать стаю. Вероятно, ей просто нравится причинять боль. В Мире Как Он Есть она этим заниматься не смеет, зато берет свое здесь. Созывает к себе других спящих и вместе с ними загоняет создания тайны ради их крови.

Они думают, что видят сон, но это не оправдание. Это не дает им права так поступать. Потому что для единорогов и других существ, на которых они охотятся, этот мир настоящий. Они здесь умирают.

Но я отдаю волчице должное: она не труслива. Она отходит от трупа единорога и на прямых лапах идет ко мне. Ее морда измазана кровью, а в глазах – вызов. Остальные волки полукругом выстраиваются за ее спиной.

Я не знаю, что у нее на уме, и просто качаю головой.

Бедная страна снов! Мало того, что эти дряни убили создание древней тайны, считая его обычным зверем, так они еще наскакивают на меня. Это же надо быть слепым, тупым или совсем уж отпетым! Правда, голова у меня собачья, но одет-то я по-человечески и хожу не на четырех ногах. Завалить меня – уже не браконьерство, а убийство.

Только я им не дитя тайны, по невинности своей готовое бежать, пока хватает дыхания. Они еще не знают, с кем связались, а я как раз достаточно разозлился, чтобы всерьез их покалечить. Проучить, как следует, а потом закрыть двери у них в головах, через которые они проходят в этот мир.

Впрочем, напасть они не успевают, потому что на поляне показывается новое лицо, и лицо это мне знакомо.

Это Джек Вертопрах. Высокий и тощий, в джинсах, ковбойских сапогах и курточке из оленьей кожи. На плечи, как и я, напялил собачью голову, а поверх еще – широкую плоскую шляпу цвета воронова крыла, с кожаной лентой, расшитой бирюзой и серебром. Пара длинных черных кос свисает ему на грудь и подпрыгивает при ходьбе.

У нас с Вертопрахом немало общего. Если достаточно высоко забраться по фамильному дереву, обнаружится, что мы родня по собачьей линии. Иногда мне бывает не по себе при мысли, как часто мои предки роднились с псовыми – учитывая, что по другой линии мы наполовину врановые. Но так или иначе, мы с Джеком – сколько-то-юродные братья и временами развлекаемся вместе.

Стая застывает на месте. Волчица-вожак с появлением второго противника заметно присмирела.

– О Иисусе, – бормочет Джек при виде мертвого единорога. – Зачем вы это сделали?

Похоже, что волчица прежде не сталкивалась ни с кем из Народа, – во всяком случае, мешанина обличий, которую устроили мы с Джеком, сбивает ее с толку.

– Лучше исчезни, – советует ей Джек в ответ на глухое рычание. – Не то я сдеру с тебя шкуру и подотру ею задницу.

Он показывает зубы, и стая бросается наутек. Мы остаемся вдвоем и вслушиваемся, пробуем на вкус ветер. Нет, зайти сзади не решились.

Я думаю о той волчице. Чем-то она меня зацепила, что-то вертится в памяти. А потом исчезает, когда Джек заговаривает со мной.

– Привет, Шалый Пес, – говорит он. – Или тебе больше нравится Костяшка?

Продолжая болтать, он подходит к трупу. Нагибается, закрывает зверю глаза, гладит окровавленный бок. Заглянув к нему в глаза, волки дважды подумали бы, прежде чем снова выйти на охоту в стране снов.

– Ты же сам знаешь, – отзываюсь я, – люди придумывают нам имена, но мы и без имен знаем, кто мы такие.

Я достаю кисет, сворачиваю пару самокруток и протягиваю одну ему. Он отходит от мертвого и выуживает из кармана затейливую зажигалку «Зиппо».

– У Коди в карты выиграл, – объясняет он, перехватив мой взгляд, и ухмыляется: – Ты же знаешь Коди. У него все карты на лбу написаны.

Он подносит мне огонь и закуривает сам.

– Давненько не виделись, – добавляет он, выпустив струйку голубого дыма. – По-моему, ты не забирался так далеко в манидо-аки с тех самых пор, как мы с кукурузными сестричками охотились на водяных.

– Занят был.