Озеро Радости - Виктор Валерьевич Мартинович

с остервенением налегать на педали и если и падают — только в первые три-четыре прокрутки. Дальше велосипед набирает скорость, и центростремительная сила вращения колес каким-то образом выравнивает рождаемое головой игрока шатание. Яся в этом мире железа и спиц — в самом низу пищевой цепи, опережая ее, они даже не трогают звоночки, которые задействуют разъезжаясь. Пешеход под их ногами, как птица: услышит — выпорхнет сам. Не услышит — невелика потеря.

Примерно на полпути Яся слышит далекий грохот, доносящийся откуда-то со стороны заброшенного мясокомбината. Она удивляется тому, что все птицы притихли. Солнце при этом еще не зашло. Небо ясное, по нему с огромной скоростью несутся подсвеченные закатом облака.

Грохот нарастает, в нем появляются металлические составляющие — как будто на Малмыги несется исполинский небесный товарняк. Она проходит группку велосипедистов — они все спрыгнули со своих железных ишаков и напряженно вглядываются в горизонт в поисках источника звука и не находят его — грозовой тучи нет, да и фашистских танков не видно. И вот через далекое еще поле, перекликаясь с видением затопления Малмыг из ее сна, проходит волна поднятой пыли. Она похожа на рыжую стену, которая с большой скоростью несется на их город. Один из вглядывающихся в происходящее на поле велосипедистов показывает на далекие березы, согнутые этой стеной в дугу.

— Твою мать, это ветер! — орет он. — Сейчас тут полный гамздец начнется!

Они кузнечиками прыгают на свои скрежещущие драндулеты и налегают на педали так, что из-под шин с пулевым свистом летит щебенка.

Яся заторможенно смотрит, как ветряной фронт подходит ближе, вздыбливает целлофан на чьих-то парниках, бесцеремонно срывает его, одним движением, как платье с любимой, и шуршащая спираль, крутясь, уносится вверх; она видит, как ветер проходится по гривам яблонь, как властно пригибает кусты, несясь по ним большими прыжками прямо к ней. В Ясе шевелятся какие-то неясные, далекие воспоминания времен лесной школы.

Она встречает ветер с улыбкой. Она совершенно не боится его. Ветер бросает ей в лицо пригоршни песка, запускает пятерню в ее волосы, натягивает платье на теле так, как будто оно вымокло. Ей кажется, что стоит сейчас высоко подпрыгнуть, и ветер подхватит ее и унесет в Канзас, но ей не нужно в Канзас. Прикрывая ладонью глаза, в которые огромный невидимый вентилятор стремится засыпать песок всех пустынь мира, она видит, что мешок в ее руке натянулся в полете — он висит не перпендикулярно, а параллельно земной поверхности. Отпусти его, и сосиски еще выбьют стекло чьей-нибудь машине.

Ветер делает слабое сильным и сильное слабым.

Невесомые и недвижимые ранее растяжки над проезжей частью, сообщающие о подведении итогов конкурса по мини-футболу, посвященного восьмидесятипятилетию белорусской милиции, превратились в паруса, они стремятся выкорчевать столбы, на которых закреплены. Тросы, их удерживающие, трещат от напряжения. Чугунные фонари, выглядевшие такими надежными, похрустывают от порывов, стекло в одном из них уже лопнуло, то ли выдавленное напирающим плечом урагана, то ли погибшее от меткого попадания запущенного ветром в воздух яблока.

Быстрыми перебежками, пережидая особенно резкие порывы за бронированными — в силу своей плотности — кустами можжевельника, Яся доходит до общаги, прыгает внутрь вестибюля и наконец вдыхает полной грудью, только сейчас осознав, что все время до этого не могла толком дышать, так как грудь была забрана в плотный корсет налетающего воздуха.

Всю ночь она слушает, как порывы ветра обозначают деревья, делая их листву слышимой.

* * *

Яся просыпается от воробьиной разноголосицы: апокалипсис минул, и птахи орут так, как будто они открыли под окнами сессию фондовой биржи, и котировки только что плавно двинулись вверх. Она некоторое время с ненавистью смотрит на голубое небо с застывшими в нем облачками и вдруг приходит к мысли, что так теперь будет всегда. Что бы ни случалось в природе или мире, какие бы ураганы, камнепады или метеоритные дожди не обрушивались на планету Земля, каждое утро ей придется открывать глаза в Малмыгах с мыслью, что через час нужно идти в библиотеку, а после этого сидеть до пяти в интерьере, где меняется только конфигурация солнечных пятен на стене.

Так будет сегодня, завтра, через месяц, через год. Через два года она, может быть, сможет уехать в Минск и будет делать то же самое в каком-нибудь минском интерьере. Эта безжалостная мысль побуждает Ясю что-нибудь срочно изменить в жизни. Например, уехать в Индонезию и залезть на вулкан Бромо, пройдя двое суток по умерщвленной извержениями и сухостью почве. Или получить карту поляка и уехать собирать яблоки под Лодзь. Или поучиться в академии.

Но поскольку уехать в Индонезию и Польшу ей мешают монетарно-административные причины, а поступить в Академию милиции — мировоззренческие, в обеденный перерыв она закрывает библиотеку, вешает табличку «Прием книг» и пружинящей походкой римского легионера идет в хозмаг. Тут она, не вдаваясь в подробности и не тратя время на придирчивый выбор модели и цвета, отдает останки своей первой зарплаты на велосипед «Орлик» отечественного производства. Велосипед женский, а потому рама у него розовая и изогнутая, как ус у Ницше. Он оснащен резиновыми подушечками для рук и цепью повышенной надежности. Он смазан солидолом так щедро, как будто счастливые покупатели должны не ездить на нем, а как-нибудь в себя его запихивать.

За то время, которое требуется ей, чтобы доехать от хозмага до библиотеки, Яся узнает очень много новых слов, которыми человек, не владеющий велосипедом «Орлик», может не воспользоваться в течение всей своей жизни. Например — «центрирующая муфта с зажимом под велосидение» или «штуцер прободного ниппеля передней камеры» — все это она узнает из инструкции либо от других велосипедистов, когда оказывается, что оно не работает либо работает не так, как надо. Центрирующая муфта не хочет удерживать сидение в поднятом виде, а штуцер прободного ниппеля пропускает воздух — ей это радостно демонстрирует приехавший к библиотеке книголюб уже прямо у входа, щедро смазав этот самый ниппель слюной (он, как и было обещано, принялся пузыриться). В результате умелого колдовства книголюба, ниппель был прободан правильным образом, и колесо спускать перестало, но необходимость накачать камеру от этого никуда не делась.

Насоса у спасителя не нашлось так что, выдав ему книжку Эдгара Берроуза «Тарзан, приемыш обезьян», Яся оставляет велосипед прикованным к библиотеке и бежит в хозмаг за насосом. На библиотеке табличка: «Ушла за насосом». В хозмаге дать насос попользоваться категорически отказываются, ей приходится его купить на те деньги, на которые она планировала употреблять сосиски и чипсы вплоть до следующей своей