Случайная вакансия - Джоан Кэтлин Ролинг

— Здравствуй, солнышко, — сказала Ширли, открыв дверь.

Приземистым, компактным телосложением она напоминала маленькую аккуратную перечницу в фартучке с растительным узором. Ширли привстала на цыпочки, чтобы рослый сын её поцеловал, потом бросила: «Здравствуй, Сэм» — и тут же отвернулась.

— Ужин почти готов. Говард! Майлз и Сэм пришли!

В доме пахло мебельным воском и аппетитной едой. Говард появился из кухни с бутылкой вина в одной руке и штопором в другой. Отработанным движением Ширли незаметно попятилась в столовую, пропуская вперёд Говарда, занимавшего почти всю ширину коридора, а потом засеменила в кухню.

— Вот они, добрые самаритяне, — загрохотал Говард. — Как твой корсетный бизнес, Сэмми? Грудью встаёт против спада?

— И принимает заманчивые формы, Говард, — ответила Саманта.

Говард захохотал; и Саманта не сомневалась, что он хлопнул бы её по заднице, не будь у него в руках бутылки и штопора. Она прощала свёкру эти мелкие щипки и шлепки — безобидные заигрывания пожилого мужчины, который из-за своей толщины на большее не способен; к тому же они раздражали его жену Ширли — одно это уже не могло не радовать Саманту. Ширли никогда не выражала своё недовольство в открытую; улыбка её не меркла, сладкоречивый голос не срывался, но после каждой сальной выходки Говарда она непременно бросала в свою невестку дротик, замаскированный цветным оперением. Она сетовала, что плата за обучение девочек постоянно растёт, заботливо справлялась насчёт диеты Саманты, уточняла, согласен ли Майлз, что у Мэри Фейрбразер точёная фигурка; Саманта терпела, улыбалась, но после выдавала Майлзу по полной программе.

— Кого я вижу: Мо! — воскликнул Майлз, входя перед Самантой в комнату, которую в этом доме называли салоном. — Не знал, что ты тут будешь!

— Привет, красавчик, — отвечала Морин низким, скрипучим голосом. — А поцеловать?

В углу дивана с рюмочкой хереса в руке сидела деловая партнёрша Говарда. Она пришла в ярко-розовом платье, тёмных чулках и туфлях на шпильках. Иссиня-чёрные волосы были высоко взбиты и залиты лаком; на бледном обезьяньем личике вызывающе розовел густо накрашенный рот, который вытянулся в трубочку, когда Майлз наклонился, чтобы чмокнуть её в щёку.

— Мы все в делах. Кафе открываем. Привет, Сэм, лапушка, — спохватилась Морин и похлопала рядом с собой по дивану. — Ой, какая красотулечка, загар шикарный, неужели это ещё после Ибицы? Посиди со мной. Могу представить, что вы пережили в гольф-клубе. Вот ужас-то.

— Ох, не говорите, — сказала Саманта.

И впервые получила возможность хоть кому-то рассказать, как умирал Барри; всё это время Майлз стоял у неё над душой, готовый в любой момент перехватить инициативу. Говард разливал в большие бокалы «пино гриджо», не упуская ни слова из её рассказа. Мало-помалу, подогреваемая снаружи интересом Говарда и Морин, а изнутри — успокоительным теплом винного букета, Саманта стряхнула напряжение, не отпускавшее её двое суток, и расцвела от хрупкого ощущения благополучия.

В тёплой гостиной царил безупречный порядок. На стеллажах по обеим сторонам газового камина красовались фарфоровые безделушки, почти сплошь — сувениры в честь знаменательных дат королевской семьи, в частности юбилеев Елизаветы II. В углу стоял небольшой книжный шкаф, где биографии венценосных особ соседствовали с глянцевыми кулинарными изданиями, которые уже не помещались в кухне. Как на полках, так и на стенах было множество фотографий: из сдвоенной рамочки улыбались Майлз и его младшая сестра Патриция в одинаковых школьных джемперах; Лекси и Либби, дочери Майлза и Саманты, изображались во множестве видов, от младенчества до юности. В этой семейной галерее Саманта фигурировала только один раз, но зато на самом видном месте: на их с Майлзом большом свадебном фото шестнадцатилетней давности. Майлз, молодой и красивый, в упор смотрел на фотографа, щуря пронзительно-голубые глаза; у Саманты глаза были полузакрыты — она неудачно моргнула, да ещё и повернула голову; при таком ракурсе улыбка её напоминала о себе только двойным подбородком. Белое атласное платье натянулось на груди, разбухшей на ранних сроках беременности, отчего фигура казалась необъятной.

Тощая, похожая на клешню рука Морин играла с цепочкой, всегда болтавшейся у неё на шее; кулонами служили обручальное кольцо покойного мужа и распятие. Когда Саманта добралась до того, как докторша объявила Мэри, что медицина бессильна, Морин положила свободную руку ей на колено и стиснула пальцы.

— Кушать подано! — прокричала Ширли.

Хотя Саманта шла сюда через силу, ей сейчас было легче, чем за прошедшие два дня. Морин и Говард обращались с ней как с героиней и одновременно пострадавшей; оба нежно похлопали её по спине, пропуская в столовую.

Ширли приглушила свет и зажгла длинные розовые свечи, в тон обоям и парадным салфеткам. От глубоких тарелок в полумраке поднимался пар, отчего даже широкое румяное лицо Говарда приобрело потусторонний вид. Осушив свой бокал почти до дна, Саманта подумала, что Говард мог бы объявить спиритический сеанс, дабы услышать версию самого Барри о событиях в гольф-клубе.

— Ну что ж, — глубоким голосом сказал Говард, — думаю, мы должны почтить память Барри Фейрбразера.

Саманта торопливо поднесла свой бокал к губам, чтобы Ширли, чего доброго, не заметила, что его содержимое почти полностью оприходовано.

— По всей видимости, у него была аневризма, — объявил Майлз, как только бокалы опустились на скатерть.

Он утаил эту подробность даже от Саманты и был очень доволен, потому что иначе она бы первой выложила её Морин и Говарду.

— Гэвин позвонил Мэри, чтобы выразить соболезнования от лица фирмы и коснуться вопроса о завещании; Мэри всё подтвердила. Если коротко, у него в голове набухла и лопнула артерия. — (После звонка Гэвина он первым делом выяснил у своих подчинённых, как пишется это слово, а затем посмотрел его в интернете.) — Это могло произойти в любой момент. Врождённая предрасположенность.

— Кошмар, — вздохнул Говард и, заметив, что бокал Саманты пуст, стал тяжело выбираться из кресла, чтобы это исправить.

Ширли, вздёрнув брови чуть ли не до линии волос, некоторое время поглощала бульон. Назло ей Саманта хлебнула ещё вина.

— Представляете, — выговорила, она слегка запинаясь, — мне показалось, я его видела по дороге сюда. В темноте. Барри.

— Наверняка это был кто-то из его братьев, — процедила Ширли. — Все они на одно лицо.

Но её слова заглушил скрипучий голос Морин:

— Когда умер Кен, я, по-моему, тоже на следующий вечер его видела. Вот как вас сейчас. Стоял в саду и глядел на меня в кухонное окно. Посреди своего розария.

Никто не отреагировал: это признание они слышали не раз. Прошла молчаливая минута, нарушаемая только деликатными глотками, а потом Морин опять заговорила, жестикулируя клешнёй:

— Гэвин на дружеской ноге с Фейрбразерами, верно, Майлз? Он ведь играет с Барри в сквош, да? Вернее, играл.