Поддавки с убийцей - Марина Серова

— Не вернусь, ладно, — пообещал мне Кеша и улыбнулся: — А то еще мясо протухнет на такой-то жаре. А ты приезжай, хоть и без Тарзана. Так даже лучше будет, сердцем чую!

— Игривое оно у тебя, сердце.

Урожайный день на мужиков у меня выдался. Если с Костей, то Гуцул уже третий. Правда, самый маленький.

На этом мы расстались, вполне довольные друг другом. Отойдя с десяток-полтора шагов, он обернулся и отсалютовал мне рукой. Я едва ответила ему, обдумывая возможности воздействия на Семиродовых для получения подписи Кирилла на Гансовой купчей.

Как поступил бы на моем месте обычный агент из фирмы, занимающейся махинациями с недвижимостью? После пары слов о невыгодном для погорельцев упрямстве он разложил бы перед Кириллом бумаги и, щелкнув ручкой, объяснил бы, где нужно поставить подпись и дату. Старый вурдалак послал бы его подальше быстро и конкретно.

Юрист от «братвы» — озаботься они вдруг тем же самым, — тоже не стал бы тратить время на долгие убеждения, а предложил бы за подпись деньги, обещав за них спокойствие, душевное и физическое. В таком случае Кирилл мог бы вспомнить старые зоновские связи, подсуетившись, поискать поддержки, что в конечном итоге тоже должно сыграть в его пользу.

Я же поражений не приемлю в принципе и поэтому обставлю дело так, что продажа пепелища со всеми головешками будет для старика Семиродова не просто выгодна — на выгоду он плевать хотел, — а окажется для него единственным приемлемым выходом из той непростой ситуации, в которой он скоро окажется не без моей помощи.

Потому и не буду спешить раскладывать перед ним бумаги. Возможно, сегодня и не дойдет до них очередь. Может быть, завтра. Как там в гадании выпало? «Действуй в соответствии с обстоятельствами и будешь удачлив в достижении цели». Значит, утро вечера мудренее. Но это справедливо в том случае, когда утренняя мудрость основана на вечернем разумном действии.

Во двор Ивановой пятиэтажки машину я загнала уже в сумерках. А до этого минут тридцать кружила по району пешком, отыскивая дом с нужным мне номером. Нагулявшись досыта, я, как полагается, поволновалась перед ответственным событием, но, рассудив, что предугадать, как все обернется, невозможно и поэтому бесполезно заранее сочинять какие бы то ни было варианты, пугая себя всякими сложностями, успокоилась.

Собственно, двора как такового не было. Был дом и асфальтовая полоса перед подъездами, ограниченная с другой стороны высоким зеленым забором, общим для нескольких частных домов, чудом сохранившихся между рядами многоэтажек.

Машина хорошо поместилась у навеса над одним из подъездов. Заперев ее, я постояла, с сомнением глядя наверх — а не шарахнут ли по ней шутки ради с какого-нибудь балкона пустой бутылкой. Но другого такого же удобного места в этом, с позволения сказать, дворе не было, а оставлять ее в соседнем мне не хотелось. Прибыв на встречу с убийцей, машину надо иметь поблизости.

Квартира Ивана оказалась на пятом этаже. На мой стук никто не отозвался. Кнопки звонка на косяке не оказалось, и стучать пришлось еще и еще раз. Уговаривая себя не огорчаться неудачей, а набраться терпения и ждать хозяев, я вернулась на улицу.

Машина была пока в порядке, уличные фонари еще не загорелись, а у забора нашлась симпатичная лавочка, на которой, как на завалинке, сидели несколько человек, видимо, из местных. При моем приближении они подвинулись, предоставив мне место с краю, и я поблагодарила их за любезность.

— Ты к кому приехала, дочка? — сочным голосом спросила меня дородная пенсионерка, оказавшаяся рядом.

— К Семиродовым.

Она кивнула:

— К Ванюше, значит. А к нему вчера жена приходила.

И посмотрела на меня так, что понять ее можно без слов: вот, мол, на тебе, каково? Я не отреагировала на ее слова, и ей стало неинтересно. Шумно зевнув, пенсионерка включилась в обсуждение внутренней политики нашего государства с соседями по лавочке. Не по душе была им эта политика.

Из подъезда то и дело выходили и входили в него люди. Старые и молодые, большие и маленькие, но Ивана среди них не было. Уже стемнело, и наконец-то зажглись фонари. Сидевшие рядом соседки разбрелись по домам, и я осталась в одиночестве, кипевшая от долгого ожидания, как вода в забытом на огне чайнике. А буквально через минуту, вынырнув из темноты между домами, ко мне подошел Кирилл Федорович.

— Терпеливая, давно ждешь? Здравствуй, — проговорил он, усаживаясь рядом.

Я смотрела на него зло и удивленно, еле сдерживаясь, чтобы не нахамить. Но претензию все-таки высказала:

— Зачем в прятки-то играешь?

— А зачем сидела? Не могла встать и пройтись? Я бы тебя окликнул.

«Бирюк ты нелюдимый!» — обругала я его про себя, но вслух сказала:

— А ты что, людей боишься? Окликнул бы при них, я бы не обиделась.

— Ладно! — прервал он меня с досадой. — Вам бы, бабам, лишь бы отношения выяснять.

Эти слова меня охладили. Ведь он прав — мои претензии не имеют к делу никакого отношения.

Света здесь было маловато, и полумрак скрадывал уродливость его обезображенного лица. А белеющая в темноте копна седых курчавых волос, нимбом венчающая голову старика, была даже по-своему красива.

«Как к нему обращаться?» — подумала я, пока мы молча разглядывали друг друга. Оказалось, что думали об одном и том же.

— Как твое имя, муха назойливая?

Ладно, прощу я ему «муху», из уважения к седой копне не обращу внимания на это презрительное обращение. Но ответить надо в тон, чтобы лишить его хамовитого преимущества.

— Называй меня Татьяной, Керя.

Он повернулся всем телом и, посмотрев в упор, коротко просопел:

— Таня так Таня.

Значит, не обиделся и рассчитала я верно. «Керя» — дружески-уменьшительное от несомненно близкого ему «кореш». И по имени подходит. Проглотил, не поперхнулся.

— Зачем ты сжег дом, Кирилл?

Он вздохнул и коротко рассмеялся, тряхнув седыми кудрями.

— Хлопотлива ты не в меру. Ну, баба, тут уж ничего не поделаешь. Сразу, с ходу — за рога старого беса. А?

— Говори, говори, я слушаю.

— Не-ет! — он все еще посмеивался. — Сначала ты расскажи, кто ты, от кого и почему я должен отвечать на твои вопросы.

Пришло мое время усмехнуться.

— Был бы ты, Керя, помоложе годков на двадцать, ударила бы я тебя по кудрявой головушке, несмотря на твою лихость, затолкала бы в машину, отвезла бы туда, где люди редко бывают, и все, что надо, из тебя выколотила. — Он было дернулся, но я повысила голос, не давая себя перебить. — Это если бы сама в форме и в настроении была. А если нет, отдала бы тебя специалистам.

— Хлопотлива ты, я же сказал. И ответить на мой вопрос не хочешь, виляешь. А придется ответить-то. Не ты мне, а я тебе нужен. Вот и говори, Таня.