Северный ветер - Анна Кочубей

Чуть заколыхалась черная тряпка, стало легче дышать, — это арий применил свою магию. Зачем? Да какая разница? Ханлейту было очень плохо.

* * *

Хан лежал на решетке пола. Цепи с запястий и щиколоток исчезли. Над головой и по стенам пробегали диковинные тени, а прямо в глаза бил свет одинокой свечи, казавшейся неприлично яркой в пустой пыточной. Она была воткнута прямо в металл, а густые потеки воска вокруг говорили о том, что свеча горит давно. По спине лилась кровь и капала в тоннель. Кто-то тихонько всхлипывал. Фиона.

— Перестань, больно.

— Это чистая вода, тебе станет легче.

«Точно, вода», — сообразил Ханлейт, поняв по силуэту на стене, что одержимая макает тряпицу в плошку и выжимает на раны.

— Твой мэтр «лечит», поливая голое мясо солью.

— Это не он, это все Коган. В воде должно было быть лекарство от заразы, а не соль. Но мэтр узнает, я расскажу!

Фиона всхлипнула и утерла рукавом лицо.

— Ты что, плачешь?

— Они испортили тебя! Такие красивые картинки! Мне не поправить.

«Одержимые не умеют плакать», — подумал Ханлейт и тут же забыл об этом. «Я валяюсь перед ней голый». Ну и ладно. Мысли были короткими, как всполохи.

— Дай мне попить.

Девушка протянула фляжку. Вялому от слабости Хану она показалась невероятно тяжелой. А напиток внутри был терпковато-сладким, приятным на вкус.

— Это что?

— Белое вино, разбавленное. Я у мэтра попросила.

— Меня сейчас вырвет. Фиона, что в меня влили?

— Ничего ужасного. Простоквашу. Но Коган мог…

— Не продолжай!

Лучше не знать, что добавил каратель в питательную смесь по своему собственному усмотрению. Ханлейт попытался сесть. С помощью одержимой ему это удалось.

— У меня есть хорошая еда. Я тебя покормлю.

— Не хочу есть. Покажи, что за занавеской.

— Просто комната. Вот, смотри.

Девушка поднялась и убрала черную тряпку в сторону. Ханлейт рассмотрел неудобный на вид стул с жестким сиденьем и подлокотниками, привинченный к решетке пола. Он стоял в маленькой каморке почти вплотную ко входу в пыточную. Очевидно, мэтр презирал комфорт как таковой.

— Зачем он прячется?

Девушка вернулась к Хану и дотронулась до него руками. Спина сразу же зачесалась и заболела сильнее под воздействием ее магии.

— Мэтр болен… — печально проронила Фиона после долгой паузы.

— Меня допрашивает старая, гниющая развалина?

— Нет, он не такой.

— Мразь твой мэтр.

— Он пленник башни, как ты или я.

— Не верю, Фиона. Он же арий. Почти бог.

— Быть арием — не значит быть свободным, — одержимая глубоко вздохнула и задумалась о чем-то своем.

Одержимая. Задумалась. Как странно. Надо спросить самое важное, пока Фиона не ушла.

— А у меня забрали ловушку для архонта, — сказал Хан, боясь услышать правду.

— Бесполезная, глупая штука. Она у мэтра.

— Аммонит сломался.

— Ничего подобного.

— Но свет погас!

— И что? Ракушка работает! Это твой архонт умер потому, что рядом не было того, кто бы о ней позаботился! А у тебя есть я!

Хан не обратил внимания на слезы, опять оставившие на щеках девушки мокрые полоски.

— Из Железной башни нет выхода, Фиона. Твой мэтр и Коган изуродуют меня еще сильнее, и тогда я тебе разонравлюсь. Сломаюсь, как ловушка для архонта, стану некрасивым. И ты перестанешь ко мне приходить.

Она ударила по лицу больно и хлестко. Хан отшатнулся и от пощечины, и от пугающе-выразительного взгляда одержимой. Голос Фионы, обычно тусклый, изменился до неузнаваемости, столько веры и внутренней силы в нем появилось:

— Ты хотел жить. Всегда, пока я тебя знаю. Когда сидел в подземелье Эвенберга, а я наблюдала за тобой из-за угла в зеркало — ты хотел. Когда тебя допрашивали эльфы — хотел, и когда тебя вели на казнь — тоже! А сейчас тебя убил погасший свет архонта?

— Значит, так.

— Но почему?

— Потому, что я ее любил.

— Ты не один это умеешь — любить!

Маленькими, поразительно изящными руками Фиона обхватила Хана за плечи и прижалась губами к его губам. Потрясенный ее поступком, Ханлейт смотрел в пол, на стены, куда угодно, только не на рыжую девушку. Поцелуй Фионы был неприятен и неуместен, но вряд ли она это понимала.

— Твой архонт умерла не за тебя, она просто умерла, — настойчиво прошептала одержимая, в тщетной попытке донести свою мысль до Хана, не желающего ничего слушать.

— Это не важно.

— А я готова ради тебя на что угодно!

— Тогда прекрати пытки Когана.

— Как?!

— Ты знаешь.

— Ты мне нужен живой, ты мне нужен любой. Думаешь, если перестанешь быть красивым, это изменит хоть что-нибудь?

Но Ханлейт не замечал ни искренности ее слов, ни живого блеска в карих глазах с обычными, не расширенными зрачками. «Так вот какая участь меня ждет! Во власти Фионы прекратить мои страдания, но она не пойдет на это из эгоизма! Одержимая будет играть в „интересного эльфа“ до последней минуты, пока он дышит!» — горько подумал Хан и оттолкнул девушку.

Фиона вскочила.

— Ты… Ты жестокий, а не мэтр! Ты не заслуживаешь всего, что я сказала! Люби своего мертвого архонта и дальше! А я… Ничего не скажу мэтру про Когана! Я не буду тебя лечить и кормить. И вообще больше не приду! Я же выкрала ключи, чтобы навестить тебя! Я караулила Когана по всей башне, я не спала, я представляла себе как ты тут, один, и мне было больно, как будто это меня мучили!

— Как же много ты для меня сделала! — зло ответил Хан, желая, чтобы Фиона оставила его наедине с горем поскорее.

— Мало?! Я делаю мало?! Я никогда, ни для кого, целую вечность…

Она ушла было, но вернулась и приковала Ханлейта к решетке пола за ноги и за руки. Хан поймал на себе неподвижно-темный взгляд Фионы, и ему стало жутко, как если бы он совершил убийство. Пусть и случайное, но разве это оправдание?

В сердце древнего леса вела калитка в обычной изгороди из веток. Где высокие стены, стража? Замшелый вековой камень с выбитыми предостережениями о неминуемой гибели, что ждет путника за порогом привычного мира? Ничего. Но Амаранта, не ведая верной дороги, пришла именно сюда, к приветственно открытой дверце. Сирион приглашал войти.

Прошло два дня. Эльфы Галадэна ее не искали — не осмелились переступить запретную черту. Но почему? Лес, как лес. Днем светит солнце, ночью деревья шумят и покачиваются над головой. Путь свободен во все стороны и пуст. Здесь покойно. Можно брести наугад, поглаживая шершавые стволы или лежать на земле, глядя в бездонное весеннее небо. Все тюрьмы остались в прошлом: долг королевы, предназначение архонта, казематы Готы и замкнутый уют эльфийского поселка.